Иркутские истории. Окраинные. Часть вторая
«На рассвете дочь Тихонравовых, не имея сил выносить страдания матери, отправилась к Сукачёвым. Владимир Платонович, в досаде, что не был разбужен раньше, сам отправился к доктору Знаменскому, а затем и к доктору Зисману. Собрали консилиум — и спасли-таки ногу несчастной. Тут надо б порадоваться, но я слушал и думал: а чем кончилось бы, будь это не жена бухгалтера городской управы? У большинства иркутян (и у нас в том числе) нет влиятельных покровителей». Как ни прискорбно, вопрос и спустя столетие остается актуальным. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Ветры дремали у него за подкладкой
К полудню Зинаида наконец закрывает книгу и выходит на узенькую дорожку между цветущих кустов. На крыше флигеля видит старого кровельщика, давнего знакомца отца Платона Сергеевича Круглякова, привязанного к печной трубе толстенной верёвкой. А ближе к карнизу, и без всякой страховки уже, стоял некто, похожий на огромную чёрную птицу. Зинаида даже подумала на мгновение, что сейчас он расправит крылья и спустится к ней на дорожку. А он, и правда, спустился:
— Немного оказалось работы, и вся уже сделана. Жаль! — азарт в голосе и веселье в жёлтых глазах.
— Вы кто?! — вскрикивает Зинаида.
— Помощник Платона Сергеевича. Алексей.
За крышу взяли немного, и братья Башмаковы подрядили Алёшу колоть дрова. И теперь Зинаида наблюдала тайком, как взмывает парусом его лёгкая куртка. Должно быть, ветры всегда дремали у него за подкладкой и, словно пёрышко, переносили с берега на берег, с крыши на крышу, от калитки — на дорожку в саду.
В августе Феодосия Иннокентьевна наконец повстречалась с приятельницей и узнала: её сын уезжает на прииски сразу после венчания с выпускницей гимназии, купеческой дочкой. Осенью отступились ещё два ухажёра, но в этом уже не было неожиданного: после смерти Матвея Илларионовича и передела имущества многие отдалились от них. Как говорила Зина, отошли на безопасное расстояние.
В ноябре она с матерью возвращалась с базара, и на извозчичьей бирже увидала Алёшу Маковкина. Возница куражился и заламывал ценник, а парень, видно было, замёрз. Зинаида постеснялась к нему подойти, но Феодосия Иннокентьевна решительно взяла под руку:
— Идёмте! Отогреетесь, да и покормим вас.
За чаем Алёша вдруг огляделся вокруг с растерянною улыбкой: он только теперь догадался: в усадьбе с большим домом и двумя флигелями им досталась одна эта комнатка с дверью-окном.
— У меня дом в Глазково, окнами на Ангару. Небогатый, но просторный. Лодка есть; я ей прирабатываю на переправе, в рекостав и весной, в ледоход. Ещё дрова заготавливаю на продажу, но не так чтобы много: лошадёнка старенькая уже. А родители умерли, так что некому приезжать со мной свататься. Но ведь можно и одному?
Зинаида вконец растерялась, но Феодосия Иннокентьевна обещала подумать и не то чтобы обнадёжила «Алексея Степановича», но точно не отказала. Сыновья её сразу же поддержали и на радостях даже пообещали «выделить Зинке по сотенной на обзаведение». Ближе к венчанию старший вспомнил лишь о семидесяти, средний — о пятидесяти, младший и вовсе сослался на недостаток средств. Но и это не помешало ему освободиться от чувства вины, на которую намекали соседи и даже приятели. Феодосия Иннокентьевна видела это всё, но с дочерью не обсуждала: пусть радуется, пока может!
На первой береговой неспокойно
Выйдя замуж, Зинаида не отказалась от привычки просматривать местную прессу — и едва ли не первой в Глазково узнала: береговая линия со всеми строениями и людьми попадает в полосу отчуждения будущей железной дороги. Тут сразу же возникали вопросы, и ответы на них нужно было искать не в редакциях, а в управе. Алексей занят был на ремонтных работах в Вознесенском монастыре, но одной идти не хотелось, и она обошла всех соседей и со всеми поговорила. Составили депутацию, выбрали время, но пришёл лишь Матвеев Пётр Григорьевич. Зинаида не огорчилась, решив, что, может, и к лучшему: не будет шума и бестолковщины.
— Это правда, — согласился Матвеев, — но будем всё-таки говорить, что мы представляем всю нашу береговую линию. В крайнем случае подвезём сколько-то человек.
Этого не потребовалось: городской голова Владимир Платонович Сукачёв им обрадовался:
— Мы в управе как раз говорили о том, что вам надо объединиться! Передайте всем своим, что для переноса домов, разумеется, будут выданы средства, но, если вам действовать сообща, то каждому обойдётся дешевле и с меньшими неудобствами. Если вы создадите некое подобие комитета, то управа станет прямо выходить на него, и не будет никаких проволочек.
Но на 1-й Береговой предложение головы сразу взяли на подозрение. Особенно горячились супруги Сорокины, хоть они и домовладельцами не были, а всегда снимали углы, но, конечно, «обо всём имели понятие». И Матвеева с Маковкиной обвинили в попытке «стреножить нас комитетами, когда можно с железной дороги содрать на себя и на внуков». И, к удивлению Зинаиды, многие повелись, даже и принялись рассуждать, как потратят свои «бешеные миллионы». Все рассчитывали на мягкость нынешнего градоначальника, принимая её за слабость, но Владимир Платонович не поддался, и все «вставшие рогом» сетовали потом, что придётся спешно переезжать и уже по холоду.
Пострадали и те, кто поверил знакомым и родственникам и ссудил им деньги за перенос под мифические проценты. Сорокины и на этом сыграли — пробежались по редакциям и раззвонили «о несчастных, не получивших достаточных средств». А Маковкины переехали первыми. Помогли им те, с кем Алёша хоть однажды работал — то есть каменщики, кровельщики, плотники, штукатуры. Они и денег с него не взяли.
На новом месте домик встал по-другому совсем — или же Зинаиде так казалось, потому что окнами он смотрел теперь в улицу. Но Ангара очень скоро напомнила о себе, и сурово…
Отпустила, но хватку до конца не ослабила
Старая лодка покоилась у Маковкиных под навесом, в глубине. Прежде они часто катались вечерами, переплывали на острова, а рано утром муж успевал ещё порыбачить и приносил Зинаиде тазик рыбы. Теперь, с переездом, лодку приходилось спускать с горы, а потом поднимать обратно — и всё-таки без рыбы не жили и за ягодой плавали на острова. Но к декабрю Зинаида садила лодку на цепь и ключ от замка убирала подальше — помнила, что свёкор погиб в рекостав, перевозя пассажиров.
Почти все глазковцы, имевшие лодки, зарабатывали на переправе. Когда шла шуга, когда плотный туман нависал над рекой, риск был очень велик, но и ценники ведь взлетали. В предвкушении, как в хмелю, шли мужчины «на дело»; и Алёша Маковкин промышлял — тайком от жены. Соседка Устинья Ивановна знала, однако не выдавала. Зинаида ей выговаривала потом, но та лишь отмахнулась:
— Тебе не понять, как Ангара нас приманивает. Ежели она кого вызвала, то и не устоять! Алёшкин отец уж какой смирный был, а и его сманила! Даже и могилки не осталось от Стёпы… Марья, жена его, тоже, как ты, лодку прятала, но разве можно человеческой бабе против Ангары устоять? Тут уж и пробовать нечего!
Туманным декабрьским утром Алёшу затянуло под льдину. Это верная смерть, но в последний момент Ангара вдруг передумала, отпустила.
До весны Зинаида не отходила от мужа, и в апреле он стал чуть-чуть подниматься. Но был очень слаб в ногах и в руках. Очень боялся, что не сможет работать по-прежнему, и Устинья Ивановна сильно удивилась, увидав его осенью во дворе:
— Волю дала, а хватку-то до конца не ослабила, зелёная дьяволица! У-у-у, не боюсь!
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 31.12.1893: «После уборки понтонного моста в Глазковой скопилось много хлеба и дров, и всё это за бесценок поступило в руки глазковских торговцев. Говорят, берёзовые дрова продавались по 2 руб. 20 коп. сажень, а другие по 1 руб. 70 коп. Всё-таки глазковцы усердно ругают понтонный мост, будто бы лишающий их заработков, и желают ему всего худшего. Городская дума, нам кажется, совершенно неосновательно оставила мост незастрахованным от огня. Ну а что, если он сгорит?»
Голова велел запрягать и собрал докторов на консилиум
Во всё время болезни Алексея Степановича супругов Маковкиных выручал их бывший сосед Пётр Григорьевич Матвеев — при всякой возможности он подгонял кошёвку и вёз в Михеевскую лечебницу или аптеку при ней.
Михеевская общественная знавала разные времена. Видела и подвижников, и вполне себе равнодушных докторов, пропускавших общественные дежурства. Для поправки дел дума решила принять её в своё ведение, и в Петербург был направлен на утверждение новый устав; пока же аптеку сдали в аренду, а в лечебницу наняли одного врача для ежедневных, но, увы, коротких приёмов. Глазковские и другие окраинные часто не поспевали и возвращались, так и не получив помощи. Жаловались в газеты, но чаще выплёскивали свой гнев прямо здесь, у закрытых дверей. А Маковкины молчали, за что и были прозваны «сущими ангелами». Матвеев их тоже так называл, и Зинаида смущалась. А Алексей Степанович однажды ответил соседу:
— Пока я лежачий был, Зинаида перечитала мне целый шкаф газет. Очень много там про заграничную жизнь, но плохо запоминается. А в память-то врезалась местная, наша история, 1892-го или 1893-го года. Господин Тихонравов, бухгалтер городской управы, возвращался с супругой из Пивоварихи. Дорога там известно какая, и в одном из ухабов коляску сильно подбросило, женщина не удержалась, и одна нога её оказалась между спицами колеса… Короче, перелом с раздроблением кости. Муж, слава Богу, не растерялся, сам сел на козла и привёз к хирургу до наступления темноты. Тот уже почивал, и лакей отвечал как велели: барин нездоров. Помчал к другому хирургу, но там повторилось всё в точности. Около двух пополуночи прибыл к усадьбе городского головы. Владимир Платонович спал, но лакей разбудил кучера и отправил его с визитной карточкой Сукачёва, на которой Тихонравов описал свою ситуацию. Экипаж головы объехал всех живущих в центре хирургов — увы, с тем же результатом. На рассвете дочь Тихонравовых, не имея сил выносить страдания матери, отправилась к Сукачёвым. Владимир Платонович, в досаде, что не был разбужен раньше, сам отправился к доктору Знаменскому, а затем и к доктору Зисману. Собрали консилиум — и спасли-таки ногу несчастной. Тут надо б порадоваться, но я слушал и думал: а чем кончилось бы, будь это не жена бухгалтера городской управы? У большинства иркутян (и у нас в том числе) нет влиятельных покровителей — значит, надо рассчитывать только на себя и не тратить сил на претензии и обиды.
— И не ездить без крайней нужды по плохой дороге, — добавил Матвеев.
— Ну а если придётся, то пристёгиваться. В наших лавках часто бывают аккуратные, но прочные ремешки.
— Какие вы, ребята, серьёзные, будто и не в Иркутске родились! Наших глазковских покуда расшевелишь, десять раз помереть успеешь, а вы сразу всё схватываете. В хлопотах о предместье нашем надобно выступать ото всех, потому что всем не откажут. Но я пока не имею поддержки, никто меня не желает уполномочивать.
— Пётр Григорьевич, мне известны, по крайней мере, два человека… — улыбнулась Зинаида.
— Стало быть, благословляете? Я нуждаюсь в вашем благословении.
— Благословляем, да!
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 06.09.1892: «Представитель Глазковского предместья Пётр Григорьевич Матвеев подал в думу от имени всего предместья длиннейшее заявление. О том, что нет в предместье ни одного уличного фонаря и ни одного полицейского участка, а с установкой понтона злоумышленники расширили театр своих действий. Дума согласилась завести полицейский пост, касательно же фонарей высказалась расплывчато — что надобно устанавливать их по всем окраинам города. Сколько, откуда начинать и когда, не уточнили, то есть городская управа не получила чёткого указания».
Из газеты «Восточное обозрение» от 02.12.1898: «Окраины Иркутска лишены врачебной помощи, так как наши врачи сгруппировались в городе, только недавно один вольнопрактикующий медик поселился в Знаменском предместье, Рабочее же и посейчас остаётся при одних только «фершалах» с цензом здешней военной школы, заставляющим желать многого. Не додумается ли наше городское управление до амбулаторий на окраинах?»
Из газеты «Восточное обозрение» от 13.06.1893: «Вопрос об учреждении врачебного пункта в Глазковой на время распутиц довольно серьёзный, и ограничиваться для его разрешения одними разговорами не следовало бы. Минувшей весною в редакцию «Восточного обозрения» поступали сообщения, что больные были лишены врачебной помощи, так как ни один врач не рисковал переходить через рыхлый ангарский лёд. Обыкновенно врачи заглазно выписывали рецепты, а глазковские смельчаки покупали по ним лекарства и переносили в Глазково. Были и смертные случаи без врачебной помощи только потому, что врач отказывался подвергать себя опасностям переправы».
Из газеты «Восточное обозрение» от 12.04.1898: «Мы слышали, что жители Глазковского предместья подали заявление о том, чтобы управа строго определила места свалки нечистот и поставила там караул. В настоящее время нечистоты сваливают вблизи строений. Вообще Глазковское предместье далеко не удовлетворяет санитарным требованиям, да их никто и не предъявляет. По улицам после дождя непроходимая грязь. Тротуаров совсем нет. Фонарей никогда не бывало. Ввиду приближающегося лета управе необходимо подумать хотя бы об очистке предместья — любимого места для дачников и для прогулок горожан».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс