Большая драка композиторов. II. Антон Степанович Аренский.
Аренский пьёт столько чая, что звать его в гости нужно одновременно с с отправкой в банк бланков о банкростве... Это очень интересная личность!
П. Чайковский (не подтверждено)
Из новейших — лучший Аренский, он прост как крестьянская мечта, мелодичен как колокольчик на корове, а кроме того, ни разу не приехал ко мне в имение и не вверг в дополнительные расходы...
Л. Толстой (из неизданных бесед)
У меня он изображён в своем лучшем египетском пиджаке, который был подарен ему бригадиром погонщиков верблюдов после балета Египетские ночи, поставленного ночью в Каире.
Любители пощекотать себя музыкальным рубежа XIX–XX веков скорее всего не предполагали что творчество и даже само имя Аренского спустя всего сто лет будет мало кому известно. Они бы ещё больше удивились, послушав российские хит–парады, но эти предполагаемые стенания мы оставим без нашего участия.
Ведь оперы, симфонические и камерные сочинения, особенно же фортепианные произведения и романсы, вышедшие из под шустрых пальцев Антона звучали постоянно, ставились в лучших театрах, исполнялись знаменитыми артистами, горячо принимались критикой и публикой... Была даже идея увековечить Антона в бронзе на станции метро Автово, и чтобы из бронзового рта непрерывно звучали его 57 романсов, однако в результате ограничились улицей в Заволжске, да Новгородской областной филармонией, а еще музыкальной школой в Москве на ул. Фёдора Полетаева.
Первоначальное музыкальное образование будущий композитор получил в семье. В детстве Антон часто простужался, а в семье Аренских простуду лечили прослушиванием хорошей музыки с заграничных пластинок. Говорят, что один раз, будучи в сорокаградусной горячке после общения с московскими лицедеями (куриный грипп), Антон всю ночь свистел "К Элизе", а утром проснулся лысым и здоровым. Волосы быстро отросли.
Отец, нижегородский врач, был музыкантом–любителем, и дивно исполнял этюды, пока в приёмной толпились больные нижгородцы. Хорошей пианисткой была мать, у которой не слишком много дел было (работы по дому выполняли в основном больные нижгородцы — так сказано в мемуарах Богдана Шишки, известного нижегородского путешественника и первого человека, случайно зашедшего на Северный полюс).
Так и жилось — с утра до вечера мама с папой воевали за место у пианины, а ночью маленький Аренский, забравшись на их утомлённые тела, тонким пальчиком водил по клавишам взад–вперед, пока не выучился играть.
Если вам кажется, что на большинстве фотографий Аренский невзначай поддерживает голову, то вам не кажется.
Дело в том, что у Антона была адинамолаймия (греч. "слабая шея"), малоизвестное заболевание, при котором человеку ужасно лень сидеть прямо; известно, что во всех сорочках Антона в воротничок были вшиты небольшие кусочки арматуры, которые держали голову композитора, когда руки были заняты игрой.
Следующий этап жизни Аренского связан с Петербургом. Здесь он продолжил занятия музыкой и в 1882 г. окончил консерваторию по классу композиции Н. Римского–Корсакова. Занимался неровно, часто пропадал с разночинцами в сомнительных местах; руководство консерватории хотело было отчислить талантливого развратника, но было огорошено сбором подписей в поддержку морального облика Антона Аренского, оказалось, что в трактирах и домах терпимости он совершенно безвозмездно настраивал скрипки и рояли, учил девиц основам гармонии и даже сделал из двух котов, мотка бечевки, вешалки и сахарной косточки первый в Петербурге тюнер для настройки гитары.
В конечном счёте (не без давления на деканат факультета Смычков и медиаторов) Антону Аренскому была выдана золотая медаль, диплом с отличием и 2 комплекта шелкового белья.
Молодой музыкант в шелковом белье сразу был приглашен в Москву, как это бывает со многими талантливыми петербуржцами. Московские дельцы уже тогда таланты сосали со всей страны как пылесос.
Московская консерватория зачислила Петра преподавателем теоретических предметов, потому что не в московских обычиях сразу же давать инструменты в руки неизвестно кому. Так Антон ходил по первопрестольной почти полтора года, мечтая потрогать клавишу или струнку, и чуть не сошел с ума. Оценив настойчивость интеллигента, москвичи устроили его преподавателем композиции, где в его распоряжении был симулятор пианино, жестяной барабан и сломанная мандолина.
В Москве Аренский на концерте финской тоскливой музыки познакомился с Чайковским и Танеевым, которые вообще, кажется, ни оджного бесплатного мероприятия в Москве не пропускали и всюду ходили со своими фляжками. Влияние Чайковского стало определяющим для музыкального творчества Аренского, поскольку как человек он был Аренскому неприятен. А вот Танеев как человек понравился, а вот музыку сочинял абсолютно отвратительную, и играть умел из рук вон плохо. По некоторым данным, Танеева Аренский называл — ты приятен как Христос, но музыка у тебя такая, что даже Nickelback смеется в полном составе.
По просьбе Танеева Чайковский отдал Аренскому либретто своей ранней уничтоженной оперы «Воевода» (по некоторым данным, проиграл в переводного дурака) — и появилась опера «Сон на Волге», с успехом поставленная московским Большим театром в 1890 г. Место действия с Иртыша Аренский перенёс на Волгу, а главного героя воеводу Ермака Тимофеевича сделал бурлаком, изобретающим электрический велосипед бессоными ночами после дневной смены.
Чайковский долго смеялся, а затем назвал её одной из лучших, «а местами даже превосходной русской оперой» и добавил: «Сцена сна Воеводы заставила меня пролить немало сладких слез на мою бедную жену».
Другая опера Аренского «Рафаэль», была посвящена бедному еврею–сапожнику, которых обманывает горожан и делает им дерматиновые сапоги вместо кожаных, чтобы купить невесте коробку дорогих конфет. Танеев, несмотря на явные обиды, сильно хвалил "Рафаэль" и писал о ней много хорошего; не исключено, что это объясняется большими карточными долгами наглому другу.
В дневнике этого несентиментального человека встречаем в связи с Рафаэлем то же слово, что в признании Чайковского: «Был тронут до слез...» Может быть, это относилось и к популярной до сих пор Песне певца за сценой — «Страстью и негою сердце трепещет»? В общем, кто тут гомосексуалист, решительно неясно, ясно только, что большевики это безобразие пресекли бы на раз.
Аренский с учениками был строг — Рахманинову и Морозову, например, не разрешал отрастить усы, а Конюсу, наоборот, вовсе запретил бриться.
Деятельность Аренского в Москве была разнообразной — то, что Артемий Лебедев хотел сделать со всеми странами мира, Антон Аренский успешно проделал со всеми кабаками столицы.
Работая в консерватории, он создал учебники, по которым занимались многие поколения музыкантов, однако нельзя сказать, что они были хорошие — честно говоря, многие говорили, что "учебные пособия нашего усача — несусветная дрянь, которая не может научить отличить скрипки от альта".
В его классе учились Рахманинов и Скрябин, А. Корещенко, Г. Конюс, Р. Глиэр. Глиэр впоследствии пытался даже сменить фамилию на Почкин, пытаясь забыть период обучения под руководством вечно похмельного педагога. Однако в своих мемуарах он пишет завуалированно: «...замечания и советы Аренского носили более художественный, нежели технический характер», видимо, опасаясь мести со стороны опасного алкоголиста.
Впрочем, неровный характер Аренского приводил порою к конфликтам с учениками. Известно, что несколько раз его ловили возле консерватории и отрывали ус; много раз ученики его отъезжали в лазарет с рваными ранами от смычка, ушибами от пюпитра или порезами свежими нотными листами.
В минуты просветления Аренский выступал в качестве дирижера, как с симфоническим оркестром, так и в концертах молодого Русского хорового общества, однако долго терпеть беспутного преподавателя не могли уже даже и москвичи, щедро залитые дорогим коньяком.
Поэтому, по рекомендации Милия Балакирева, который успешно совмещал тайное заведование ныне разрушенными Синицынскими банями с деятельностью композитора, Аренского приглашают в Петербург на пост управляющего Придворной певческой капеллой. Там ему активно подливают, и за следующие 6 лет он почти ничего не сочиняет, да и вообще, как говорили тихонько в капелле "ржавеет таракан в углу, опять мальвазией залился".
Только освободившись от службы (уволен с занесением за дебош с участием целой смены гардеробщих из Русского музея, однако подтверждающих документов не сохранилось, только четыре поломанных номерка). Но его уже подстерегала болезнь — туберкулез легких, которая через несколько лет отправила композитора в Края Вечной охоты.
Часто Антон Степанович не давал себя фотографировать целиком, считая, что шевелюра отвлекает внимание от усов. К тоже же, если на фотографии нет глаз, её не может проклясть цыганка.
Часто Антон Степанович не давал себя фотографировать целиком, считая, что шевелюра отвлекает внимание от усов. К тоже же, если на фотографии нет глаз, её не может проклясть цыганка.
Среди исполнителей сочинений Аренского был Ф. Шаляпин: пел он и романтическую балладу «Волки», ему посвященную, и «Детские песни», и — с наибольшим успехом — «Менестреля». Сведений о том, поделился ли с композитором знаменитый волжский бас щедрыми гонорарами, никаких нет.
В особом, распространенном в начале века жанре мелодекламации с исполнением сочинений Аренского выступала В. Комиссаржевская; слушатели запомнили ее чтение на музыке «Как хороши, как свежи были розы...» Оценку одного из лучших произведений — Трио ре минор можно встретить в «Диалогах» Стравинского: «Аренский... относился ко мне дружелюбно, с интересом и помогал мне переезжать несколько раз — я поразился силе его спины, когда он величаво отстранил грузчиков и сам схватил пианино поперёк, чтобы сэкономить тридцать копеек; мне всегда нравился он сам и, по меньшей мере, одна из его вещей — знаменитое фортепианное трио». (Имена обоих композиторов встретятся позже — на парижской афише С. Дягилева, в которую войдет музыка балета Аренского «Египетские ночи».)
Выше других современных русских композиторов ценил Аренского Лев Толстой, и в частности, сюиты для двух фортепиано, действительно принадлежащие к лучшему из написанного Аренским. Лев Толстой даже один раз хотел накормить Аренского обедом и даже послал за ним извозчиков, но спохватился и отменил обед, сославшись на слабоумие.
В одном из писем Танеева, жившего у Толстых в Ясной Поляне летом 1896 г. и вместе с А. Гольденвейзером игравшего по вечерам для писателя за маленькие деньги, сообщается: «Два дня назад мы, в присутствии многочисленного общества, детей, собак и цыганского медведя играли в дурака, в преферанс и в буру, а также на двух фортепиано „Силуэты“ (Сюита № 2) Антона Степановича, которые имели очень большой успех и примирили Льва Николаевича с новой музыкой. Особенно ему понравилась „Испанская танцовщица“ (последний номер), и он долго об ней вспоминал, плакал в вышитый платок, не смог доесть вечернюю кашу».
Сюиты и другие фортепианные пьесы до конца своей исполнительской деятельности — до 1940 — 50–х гг. — сохраняли в репертуаре советские пианисты старшего поколения, ученики Аренского — Гольденвейзер и К. Игумнов. В интервью они часто упоминали, что Аренский, кажется, был одним из первых бюольшевиков, но тайно, не хотел иметь проблем и ночевать по полицейским околоткам.
И до сих пор звучит в концертах и по радио Фантазия на темы Рябинина для фортепиано с оркестром, созданная в 1899 г., отчислений нынче можно не платить, а музыка приятная, как говорится: и бабушке, и внучке, и собачке Жучке.
Вопреки мнению некоторых историков, на этой фотографии Аренский изображен именно в своем цилиндре и пальто, а вовсе не в украденной из гардероба Русского музея одежде.
Вопреки мнению некоторых историков, на этой фотографии Аренский изображен именно в своем цилиндре и пальто, а вовсе не в украденной из гардероба Русского музея одежде.
Еще в начале 90–х гг. Аренский записал в Москве от замечательного сказителя — олонецкого крестьянина Ивана Трофимовича Рябинина несколько былин; ушлый крестьянин потребовал с композитора лацканы от пиджака и кадушку кислой капусты, что и было немедленно ему уплачено.
Две былины из них — о боярине Скопине–Шуйском (предположительно отравлен оладьями на пиру в честь освобождения Василия Шуйского от польской оккупации) и «Вольга и Микула» (про неизвестных поповских сыновей от разных женщин) — положил в основу своей Фантазии. И Фантазия, и Трио, и многие другие инструментальные и вокальные пьесы Аренского, не будучи очень глубокими по заложенному в них эмоциональному и интеллектуальному содержанию (писал подшофе), не отличаясь новаторством, в то же время привлекают искренностью лирического — часто элегического — высказывания, щедрым мелодизмом. Они темпераментны, изящны, артистичны. Эти свойства склоняли к музыке Аренского сердца слушателей в прежние годы. Они могут доставить радость и сегодня, ибо отмечены и талантом, и мастерством, и совершенно за ними не видно, что автор и в психической клинике полежать успел, и алкоголизмом заболеть, и туберкулезом.
За то мы его и любим. Поэтому в сонме композиторов он занимает достойное место на нашей картинке, практически на музыкальном Олимпе. Достойный был человек, хоть и сгубили его пороки.
Написал Kotiwta на humor.d3.ru / комментировать