Четыре угла большой любви

Василий Васильев-Харысхал (1950–2021)

Народный писатель Якутии, заслуженный работник культуры Республики Саха (Якутия), член Союза писателей России, академик Академии духовности РС (Я), лауреат Большой литературной премии Союза писателей России, драматург, прозаик, публицист и исследователь истории якутской интеллигенции, купечества и эмиграции.

Памяти дорогих, незабвенных земляков-мяндигинцев: дедушки Петра Никитина, Анны, Петра Ксенофонтовых, Матрёны  Захаровой, Кирилла Иванова посвящаю

Для жителей урочища Мяндиги мой любимый младший братишка Кутуня был как подарок весёлого, тёплого весеннего солнца. Светлоголовый, с ямочками на пухленьких щёчках карапузик с вечно смеющимися добрыми глазами. Моей святой обязанностью как старшего брата было покровительствовать ему, защищать его от всех невзгод.

Мы с братиком, как и вся детвора, без ума любили короткое благодатное якутское лето, весь день проводили на улице, и нас разве что хворостиной, как непослушных телят, можно было загнать в юрту на ужин, на сон. Между тем как только ребёнок переступит порог юрты, его ждут не дождутся сто напастей и бед: злая, кусачая соседская собачка Чуорка, зловеще каркающее на ветках сухого дерева вечно голодное вороньё, близлежащий таинственный чёрный лес и, конечно, манящая чистейшей, прозрачной водой, но очень опасная для маленьких детишек родная речка Амга. Сам однажды чуть не утонул, так что знаю...

– Руку дитя не выпускай. Вороньё утащит! – вкладывая маленькую ручку Кутуни в мою ладонь, наставила мать. Я старший сын семьи, как говорит отец, «почти взрослый мужчина», Кутуня младше меня на четыре года, ответственнность понимаю. Однажды наблюдал, как ворона утащила птенчика воробышка, другая, ухватив клювом блестящую крышку кастрюли, попыталась улететь. Одним словом, страшные птицы!

А Кутуне, делающему первые шаги по матушке-земле своими маленькими толстенькими ножками, – всё интересно, всё впервой.

– Ха-а-а! У-у-у! – удивлённо восклицает он, заметив вечно снующих туда-сюда работяг-муравьёв, таинственных красных, чёрных жучков. Торопливо взлетающие из-под его ног красивые бабочки приводят братишку в неописуемый восторг. Улучив момент расслабления покровителя, он хочет положить в рот пойманного кузнечика. А то норовит убежать к манящей светлыми водами речке. В общем, за ним нужен глаз да глаз.

Кутуня тот ещё шутник. Как только я на что-нибудь отвлекусь, он прячется за угол амбара или в густой траве. А я, плача, повсюду ищу братика, всё больше убеждаясь, что его унесли вороны. Когда напрасные поиски не приносят успеха, я от отчаяния начинаю громко реветь, и тут светловолосая голова Кутуни появляется из густой травы.

– Вот же я! – говорит, не скрывая удовольствия, что разыграл меня до отчаяния.

Таким образом, под моим «бдительным» надзором Кутуня за два года заметно подрос.

В двухстах шагах от нашего дома стояла очень аккуратная, ухоженная юрта с выбеленными стенами, крашеными наличниками, с сияющими чистотой окнами. Там жили старики, которых мы величали Силипенами.

Однажды мы с братиком по поручению матери что-то отнесли Силипенам. Если снаружи юрта манила чистотой и свежестью, то внутреннее убранство нас вообще поразило. Блестящий крашеный пол. На нарах – искусно сотканные из камыша подматрасники, на полу у каждой лежанки – сшитые из разноцветных лоскутков выделанных шкур коврики. Хозяйка – опрятная миловидная бабушка вручила нам по прянику в виде петушка.

Как-то братик снова потерялся, и я в поисках непоседы раза два обежал всю округу. Исследовал каждый метр любимой Кутуней цветочной ложбинки на лугу, но напрасно. На обратном пути на всякий случай завернул к юрте Силипенов. А Кутуня там, такой радостный и счастливый, с двумя стариками да старушкой чай пьёт! Подражая им, смешно растопырив три пальчика, держит блюдечко с чаем, в другой руке у него довольно большой кусок сахара... И серьёзно, как взрослый человек, что-то объясняет...

С того дня Кутуня стал частым гостем Силипенов. Они, приманивая его, ставили на подоконник вазу с конфетами, печеньем. Вот он к сладости и тянулся. Чего греха таить, и мне, старшему брату, тоже кое-что перепадало от тех сладостей.

На стенах висели фотографии в рамках. Однажды, заинтересовавшись, начал их изучать. Вот очень нарядные люди в старинных одеяниях. А рядом фотография молодых красивых бабушки Ааныс и старика Силипен. В другой рамке – мальчик в матроске, дальше фотография юноши, затем он же в коллективе таких же молодых парней в красивых костюмах при галстуках. В центре большой портрет молодого человека в военной форме. И что меня удивило – мальчик в матроске был очень похож на моего братика Кутуню! Видимо, из-за этого он пришёлся по душе старикам...

Наш Хайаргас был маленьким участком. Когда мне исполнилось семь лет, мы всей семьёй перебрались в селение Арылах, поближе к школе. Отец был ветеринаром, поэтому ездил по всем участкам колхоза. Когда направлялся в Хайаргас, Кутуня обязательно ездил с ним в гости к Силипенам. Их там принимали как дорогих гостей. По приезде оттуда Кутуня только и рассказывал о бабушке Ааныс, дедушке Силипене, дедушке Бетюккэ. Став взрослее, каждую субботу шёл пешком к «своим старикам». Когда оканчивал третий класс, «дедушки» подарили ему ружьё двадцать восьмого калибра. И он в первую же свою охоту, сидя в скрадке вместе с дедушкой Силипеном, добыл чирка. Сколько радостных рассказов после этого было: начиная с того, как снаряжали патроны, делали скрадок, ставили манки, как дедушка Силипен учил его крякать, как на зорьке летали утки, как целился, как стрелял! Когда окончил четвёртый класс, «дедушки» преподнесли Кутуне велосипед... А мне, безоружному и безлошадному (вернее, «безвелосипедному», пешему), только и оставалось завидовать своему братику...

...После восьмого класса учёбу я продолжил в райцентре. Иногда, в выходные, домой в Арылах из райцентра добирался пешком. По пути заходил на чай к Силипенам. Да и повидать братишку, зная, что он должен быть там.

Какой хороший, разносольный стол был у бабушки Ааныс. Даже простая лепёшка таяла во рту! Хозяин дома дедушка Силипен, любимец духа охоты Баай Байаная, удачливый охотник, снимал и обрабатывал шкурки белок, горностая или колонка, добытых на охоте. Другой дедушка, Бетюккэ, хотя у него и была своя юрта, жил вместе с ними, имел свой угол и всегда что-то мастерил, поправлял какое-то изделие, тюкал маленьким молоточком, прицеливаясь, точил напильничком. Мой братик Кутуня в буквальном смысле вторил тому, что делали «его дедушки».

Однажды я припозднился, и когда бабушка Ааныс предложила переночевать у них – согласился, да и по брату соскучился. Кутуня загадочно намекнул, что будет интересно. После ужина Силипен подбросил сухих поленьев в горящий камелёк. Стало как-то ещё светлее и теплее. Нас с братом посадили посерёдке, напротив огня, бабушка Ааныс с левой стороны, дедушка Бетюккэ с правой стороны камелька, дед Силипен сзади нас. И началось представление олонхо*. В ту замечательную ночь я впервые в жизни был слушателем живого исполнения олонхо!

С виду немногословный, даже какой-то сухой, отчуждённый Бетюккэ оказался замечательным сказителем. Образные, красивые слова лились серебряным ручьём из уст сухонького, невзрачного старика. На моих глазах благодаря силе искусного слова Бетюккэ превращался в легендарного богатыря, а наша маленькая юрта превратилась в блестящий дворец, вся округа – в сказочный мир, где даже размеры насекомых впечатляли: там обыкновенная лягушка была как нагулявшая жир кобыла, а жук там как четырёхтравый бык! Богатырь Нижнего мира громогласный Арсан Дуолай – ростом с лиственницу... И он идёт свататься к земной красавице Кыыс Нюргууне.

Бабушка Ааныс при свете пламени камелька превратилась в красавицу Кыыс Нюргууна и нежным голосом просит всех спасти от притязаний Арсан Дуолая...

Сколько раз слышал это олонхо дед Силипен, но тоже как участник сказочных событий, весь ушедший в тот мир грёз, в нужный момент поддерживая героев, возмущаясь выходке Арсан Дуолая, восклицает: «Но-о-о!» Кутуня вторит деду Силипену и светится от удовольствия...

...Все были в большом шоке, когда мой жизнерадостный братик Кутуня в расцвете молодых сил стал жертвой несчастного случая. От этой трагедии старики Силипены получили удар, от которого уже не смогли оправиться: вмиг все трое согнулись, постарели. Дедушка Бетюккэ слёг и не поднялся...

* * *

...У меня, как у всех молодых людей того периода, всё в жизни было по расписанию партии и правительства: «школа – колхоз – армия – вуз – работа». Потом по распределению попал в далёкий северный улус. Только по прошествии десяти лет наконец поехал к себе на родину, чтобы у матери и отца снова почувствовать себя ребёнком. Не доезжая до Хайаргаса, наша машина застряла в непролазной грязи. Дальше пошёл пешком. Ноги сами понесли к юрте Силипенов. При виде её сердце больно ёкнуло – некогда снежнобелые стены были в грязных разводах от дождя и снега, окна с красочными наличниками наглухо забиты старыми досками. Весь двор зарос бурьяном, скрыв от глаз, что некогда здесь жили добрые, хорошие люди! Вспомнив милых сердцу стариков и любимого братика, не удержал слёз...

Родителям рассказал про обезлюдевшую усадьбу Силипенов. Мать краешком платка утёрла слёзы. Отец сидел смурной. Потом рассказал историю жизни Силипенов. Вот он – рассказ отца.

На речке Коллара жила зажиточная семья Лукиных. Когда любимой дочери Ааныс исполнилось достаточно лет, приехали богачи Иляховы из Хайаргаса, что на реке Амге. Они сватали Ааныс за единственного сына Силипена. Лукины сразу дали согласие. Бедная Ааныс сказала в слезах родителям, что любит другого парня – Бетюккэ Кирикова. Родители были непреклонны.

– Кириковы – испокон веков талантливые сказители-олонхосуты, искусные золотых-серебряных дел мастера и, как отмеченные Всевышним, никогда богатыми не станут. У Иляховых на благодатной долине одних коров триста голов и ещё десять табунов лошадей! Если станешь женой их сына, скоро станешь хозяйкой всего этого добра. И Ааныс, не смея перечить родителям, стала женой Силипена. А Силипен своим родителям сказал, что любит дочь Захаровых Мотуруну из Ала Бие. Те, считая Захаровых бедняками, и слушать не захотели сына.

Полюбивший Ааныс Бетюккэ не выдержал и вслед за молодожёнами подался в Амгу. Бетюккэ – искусный мастер, изготовлял даже иголку и разные тонкие вещи, украшения. Заказов было с избытком, но, как сказано свыше, помеченный богом мастер не богатеет. Издалека наблюдал за любимой Ааныс, три раза был женат, но всё неудачно.

А Силипен думал только о Мотуруне... Но к Мотуруне посватался вдовец, разъездной торговый агент, бойкий, быстрый, лёгкий на подъём Тэрэпиин Тихонов.

Потом начались революционные события, дальше чехарда меняющихся властей, приведшая к Гражданской войне. Силипен раньше окончил церковноприходскую школу. Как человека образованного, его взяли писарем в штаб белых. Бетюккэ старался быть в стороне от белых-красных. Но по просьбе друга детства один раз согласился быть нарочным у красных и тут же попался белым.

Белые проигрывали и участь арестованных была предрешена – утром должны были всех расстрелять. Ночью, улучив момент, когда заснул часовой, кто-то бесшумно отомкнул замок и открыл дверь амбара. Смертники тут же разбежались в темноте. Бетюккэ догадывался, что их спас Силипен.

Когда белые проиграли, состоялся суд. В самый острый момент, когда встал вопрос, какой приговор вынести Силипену, свидетель Бетюккэ Кириков выступил и доказал, что от расстрела их спас Силипен Иляхов. Тем не менее Силипен был лишён голоса и отправлен в ссылку. Муж Мотуруны Тэрэпиин Тихонов был убит в бою, когда воевал на стороне белых. От него остался годовалый сын.

Ааныс была раскулачена и как «жена бандита» лишена всех прав, отобрали у неё всё. И в это трудное для неё время ей помог Бетюккэ, делился всем, что у него есть, построил для неё юрту, где мы гостили.

Когда через три года Силипен вернулся из ссылки, у Ааныс был шестимесячный сын. Никаких упрёков, намёков, мальчика принял как своего родного. Каждый день солнце всходило ради сына, заходило с пожеланиями доброй ночи сыну, как говорят якуты – не позволял над ним птичке пролететь, под ногами мышке пробежать. Холил, лелеял. Сын был под материнской фамилией – дал имя своего отца и свою фамилию, и мальчик стал Иляхов Сэмэн Силипенович. Только отношение к Бетюккэ резко изменилось.

Силипена как «лишенца» в колхоз не приняли и к конторе не подпустили. Таким образом, он ушёл в тайгу, стал помаленьку охотиться. А вскоре вообще стал любимцем Баай Байаная. Как бывшему белоповстанцу ему запрещалось иметь ружьё. Охотился по старинке, ставил на зайца петлю-хандаа, на уток – петлю-тиргэ. Сам сделал изгородь-сохсо, ставил петли на лося, маленьких пушных зверьков ловил черканом. Дух воды Уукаан тоже к нему был благосклонен; вершами, сетью ловил Силипен достаточно рыбы. Оставшуюся с маленьким сыном Мотуруну обеспечивал мясом, рыбой, дичью. Да не только Мотуруну, всех стариков округи обеспечивал, такой уж был человек! Обходил старых, беспомощных, оставшихся без кормильца и оставлял кому стегно сохатого, кому мешок рыбы.

Ааныс, любящая мать, хорошая хозяйка, старалась, и сын был всегда одет, обут, сыт. Не баловала, как Силипен, но по-матерински направляла – чтоб сын отличал хорошее от плохого, ценил добро, наставляла быть работящим, прилежным. Мальчик был способным к учёбе. Окончил школу, техникум, дальше как отличника учёбы отправили учиться в Москву.

Бетюккэ был женат три раза, но детей не имел. Потому втихомолку старался сблизиться с Сэмэнчиком. А тот тоже отвечал взаимностью, видимо, играла родная кровь. А это совсем не нравилось Силипену. Два-три раза чуть даже не подрались с Бетюккэ.

Потом началась война. Сэмэнчик добровольцем вступил в ополчение и защищал Москву. Был ранен. Как только выздоровел, его отправили в военное училище. После училища опять на фронт, и там опять получил тяжёлое ранение. Отец дал прочитать последнее письмо Сэмэнчика, отправленное из госпиталя.

«Дорогие, бесценные мои родители! Мать моя Ааныс, отцы мои Силипен и Бетюккэ!

После тяжёлого ранения часы мои сочтены... Это моё последнее письмо.

Отец Силипен! Ты, пожалуйста, помирись с моим отцом Бетюккэ. Он мне дал жизнь, а ты меня сделал человеком, дал образование, возможность увидеть мир. Поэтому я вас обоих очень и очень люблю и уважаю.

Дорогая, бесценная мама моя! Не хватает слов, как выразить мою безграничную любовь к тебе!.. Мамочка моя бесценная! Отец мой Силипен, отец мой Бетюккэ – самые лучшие люди на этом свете. И моя последняя просьба – старайся для них сделать тёплый домашний уют, семейный очаг. Живите вместе, поддерживая друг друга, тогда любое горе сумеете пережить!..

Очень жалею, что для продолжения вашего рода, доброго имени не оставил потомство... Видимо, такова воля Дьылга Хаан...

...Как я хочу побывать на родной Амге, искупаться, порыбачить с обоими отцами, под нашей берёзой пить материнский вкусный чай с молоком!..

Дорогие, бесценные мои родители, мать моя Ааныс! Отцы мои Силипен, Бетюккэ! Прощайте навеки!.. Любящий вас всех ваш сын, младший лейтенант Иляхов Сэмэн.

7 декабря, 1943 года, Казань, Н-ский госпиталь».

Получив последнее письмо от сына Сэмэна, что им делать? Проглотив своё горе со слезами, стали работать ради Победы.

В третью зиму повсеместно был страшный голод. Ближе к весне, в один вечер, когда ужинали зайчатиной, Силипен сказал:

– От зайчатины оставь старику своему Бетюккэ...

Силипену как охотнику, помогающему голодающим, правление колхоза выделило лошадку. Силипен запряг лошадку и поехал к юрте Бетюккэ. А он после письма сына совсем ослабел. Не было сил заготовить дрова. Так и лежал в холодной юрте, медленно умирал. Силипен без слов перевёз Бетюккэ к себе домой.

С того вечера стали жить втроём, как семья. Силипен охотился, Ааныс работала на ферме, занималась шитьём и домашним хозяйством. Бетюккэ долго болел. И как только поправился, начал заниматься любимым кузнечным делом.

Единственный сын Мотуруны Тэрэнтэй Тихонов на фронте пропал без вести. Мотуруна, хотя и жила на другом аласе, стала негласным четвёртым членом семьи. То, что добыли, – делили на четверых. Так и жили.

И вот в их не очень радостную жизнь входит мой братик Кутуня. Его все четверо приняли как родного внука. Видимо, он свою короткую жизнь старался дополнить своей добротой. Очень скрупулёзный, трудолюбивый работник, всё спорилось под рукой Кутуни. Не было дела, техники, которую не знал мой братик. Без какой-либо просьбы или команды за несколько дней заготавливал и огораживал сено для коровы с тёлкой Силипенов. Следуя за «дедушкой Силипеном», стал удачливым охотником, как говорят якуты, «из чёрной тайги не возвращался без добычи, с голубой нивы рек, озёр не нёс пустым тымтай». А его «дедушка Бетюккэ» Кутуню с малых лет приобщил к кузнечному искусству. А главное, с приходом Кутуни в юрту Силипенов вернулся давно забытый олонхо!

Уход Кутуни из жизни в расцвете сил для нас всех был как гром среди ясного неба. И этот удар очень тяжело пережил Бетюккэ.

– За какие мои грехи Бог меня наказывает? Как себя помню, знаю только как что-то хорошее делать для людей. А в ответ мне удар за ударом по самому больному месту! Единственного сына, которого подарил Бог, убил кровожадный Гитлер! Последнюю мою радость, ставшего внуком Кутуню, которому передал секреты своего мастерства, унесла авария... Зачем мне жить после этого на этой грешной земле? Зачем?! – старик такими страшными словами сетовал на свою судьбину, что мурашки пробегали по спине. После этого лёг спиной к огню камелька и отошёл...

Бедная Ааныс не плакала, когда хоронила Бетюккэ. Вечно хлопотавшая по дому, после похорон она слегла. Перед смертью попросила, чтоб Силипен привёл Мотуруну.

– Мотуруна-а, не по своему желанию я перешла тебе дорогу... Из-за этого мы все четверо не познали простого человеческого семейного счастья. Прости меня, грешную. Не держи на меня зла...

– Видно, так судьба распорядилась, и на нас четверых отыгралась. Нет у меня ни зла, ни обиды на тебя, Ааныска-а! От тебя, кроме доброты, ничего не было. Так что не думай, что ты мне сломала жизнь...

Затем Ааныс позвала Силипена.

– Друг мой дорогой! Муж мой, господин! Прости меня, грешную! Я не любила тебя, и мой грех большой – не родила от тебя ребёночка!.. Прости меня... Я ухожу навсегда из этой грешной земли. Моя погребальная одежда в сундуке. Пусть меня обмоет и оденет Мотуруна. Когда моё бренное тело помоет её добрая, работящая рука, моя душа на тот свет улетит, как легкое пёрышко... И... и... после девяти дней переезжай к Мотуруне. Не ждите ни сороковин, ни трёх лет! И так судьба ваши дни, часы отсчитывает назад! Хоть немножко, пока Бог даёт время, поживите вместе как семья! Друг мой! Силипен! Дорогая Мотуруна! Простите!.. Я... Я... К моему Бетюккэ!..

Затем стала бредить:

– Господь Бог Иисус Христос! Бери в своё светлое царство грешную душу Лукиной-Иляховой Анны, Иванову дочь!.. Аминь!

* Олонхо – якутский эпос.