«Город огромный, грязный… битком набитый пьяными». Дальневосточные впечатления Александра Вертинского: «травилка», «сутрамат», хамство, драки и уголовники
Одним из мероприятий прошедшего во Владивостоке фестиваля «Русское зарубежье: города и лица» стал моноспектакль заслуженного артиста России Андрея Межулиса «Вертинский на все времена».
Александр Вертинский
Сначала Вертинский жил в Харбине, где познакомился с Всеволодом Ник. Ивановым (1888—1971) — писателем, философом-евразийцем, бывшим белогвардейцем, тайным агентом советских спецслужб; в начале 1945 года Иванов переедет в Хабаровск. Потом — в Шанхае. Там Вертинский познакомился с поэтессой и танцовщицей с хабаровскими и владивостокскими корнями Лариссой Андерсен (1911—2012), которой посвятил стихотворение «Ненужное письмо» (лекцию о Лариссе Андерсен в рамках упомянутого фестиваля прочла составитель ее книги «Одна на мосту» — журналист, исследователь русской эмиграции Тамара Калиберова).
В 1942 году Вертинский женился на уроженке Харбина Лидии Циргвава, дочери советского служащего КВЖД. В 1943-м в Шанхае родилась дочь Марианна. В том же году Вертинский, написав письмо наркому иностранных дел СССР Молотову («Двадцать лет я живу без Родины. Эмиграция — большое и тяжелое наказание. Но всякому наказанию есть предел. Даже бессрочную каторгу иногда сокращают за скромное поведение и раскаяние… Жить вдали от Родины теперь, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь — самое ужасное… Разрешите мне вернуться домой. Я — советский гражданин…») и получив от Кремля «добро», переехал в Советский Союз. Здесь в 1944 году родилась его вторая дочь — Анастасия. Обе дочери стали актрисами.
С тех пор на Дальнем Востоке Вертинский не бывал до осени 1950 года, когда началось его большое концертное турне, о котором мы и собирались сказать.
Прибыв во Владивосток, артист поселился в гостинице «Челюскин» (ныне «Версаль»). Выступал в Доме офицеров флота, в Пушкинском театре, в гарнизонных клубах… Принимали его тепло, но впечатления Вертинского о городе и различных бытовых нюансах были, мягко говоря, не очень светлыми.
Вот что он писал жене 11 октября 1950 года: «Сегодня первый концерт. Я простужен и чувствую себя неважно. Город огромный, грязный, мощённый булыжником, битком набитый пьяными. Сюда из Магадана прибывают время от времени отсидевшие сроки преступники, набитые деньгами, скопленными за долгие годы работы в лесах, и др., и пропивают их в несколько дней. Потом начинают грабить и опять садятся на прежнее место. Драки на каждом шагу, город портовый, и страсти тут морские, буйные. Никаких комиссионок тут нет. Так что твои мечты развеялись прахом. То есть они есть, но, кроме рваных брюк и стоптанных ботинок, в них ничего нет. Кораблей никаких нет, кроме наших. Губной помады никто не привозит. О, ужас! Правда, на базаре, говорят, продают живых крабов. Но кто их будет варить? И с чем их есть? Майонез остался у Елисеева. А устрицы вообще обиделись и ушли отсюда вместе со старым режимом… У меня в номере собачий холод. Был сильный шторм, порвал электрические провода, и моя гостиница без света, без воды, без отопления. Тут много мышей, и они жрут всё. Прячу свою колбасу и хлеб за окном. Они достать не могут. Так они вчера увели мое мыло. Целый кусок! Я закрыл дырки кирпичами, но не помогает…»
В следующих письмах — те же жалобы: «Мы только что «позавтракали» чаем с сухим черным хлебом и сходили на базар. Там, кроме семечек, ничего нет. Но мы вчера купили во Владивостоке мяса и зелени и сегодня будем готовить борщ». Или: «Никогда так мне не было противно в поездке, как в этой. Целые дни сижу в затхлом номере, потому что я сильно простудился вдень приезда, а на улице холод и дуют с моря ветры. Вечером, еще больной, пою концерт и еле вытягиваю его. Лечусь стрептоцидом. У меня грипп, конечно. Впрочем, сегодня уже чувствую себя лучше… В магазинах пусто, пьяных полно, а жрать нечего; в гастрономах даже колбас нет — одни консервы, и то второго сорта (вермишель, мясная тушенка, омуль и пр.), даже вина нет и водки. Есть почему-то коньяк — и всё. В ресторане с утра сидят любители и к вечеру съедают все, что «отпустила база». Так что, когда я, возвратясь с концерта, пытаюсь поесть, уже ничего нет или такая гадость, что в рот нельзя взять. Впрочем, это неважно, потому что у меня все равно пропал аппетит и я ничего не хочу».
21 октября: «Ну, я пою. Уже спел 10 концертов. Город отвратительный. Дуют ветры. Ничего нет, хоть шаром покати. Есть нечего. Бегали на базар. Там тоже ничего. В ресторане — травилка и хамство. Хотели мяса кусок купить и у них изжарить — не приняли. В гастрономах ни колбас, ни сыру, ни даже масла, белый хлеб надо искать по городу. Но наплевать. Мне ничего не хочется. Скоро отсюда уедем в Хабаровск, а оттуда на Сахалин».
22 октября: «Купили краба на базаре. Живого краба. Краб сдох. Или притворился мертвым. Мы понесли его в ресторан, чтоб сварить. Там его, во-первых, раскритиковали и сказали, что он несвежий, а потом вообще не захотели варить. После больших скандалов его наконец взяли варить. Он был без движенья. Но когда его сунули в кипяток — он побежал… и оказался живёхоньким. Мы его съели. Ничего, краб как краб. И даже довольно вкусный. Но сначала он целый день лежал в номере у Мишки (аккомпаниатор Михаил Брохес, 1909—1996, пианист-концертмейстер, педагог, заслуженный артист РФ. — Ред.), и Мишка боялся, что он залезет ему в кровать, и дрожал всю ночь. Мишка обходил его, как цепную собаку».
31 октября датировано письмо Вертинского с припиской «ст. Смольянинская» — очевидно, Смоляниново: «Целыми днями мы стоим где-нибудь на задворках маленьких станций, а вечером за нами приходит машина и берет нас верст за 20-40 в Дека, которые мы и обслуживаем. Вагончик дрянной, и мы голодаем. На базарах ничего нет. Приходится питаться консервами, от кот [орых]у меня расстраивается желудок. После двух-трех таких концертов мы возвращаемся во В[ладивосто]к, где опять поем какой-нибудь концертишко где-нибудь в санатории… За это время я и спел 20 концертов, не потеряв ни одного дня. Условия очень неважные. Клубы нетопленые до сих пор. Света нет. Инструменты убийственные. Я все время простужен и никак не могу вылечиться. Скоро закончим здесь по линии и числа 10-12-го будем в Хабаровске. А может, и раньше. Плана у них нет, и ничего вперед не знаешь. Вообще халтура в этой филармонии страшная. Хотя люди неплохие, но работать не хотят. Им неинтересно».
4 декабря, уже с Сахалина — из Холмска: «Проводница нам готовит борщ, и живем мы прилично. Но доставать продукты трудно. Цены тут аховые. Например, мясо 45 р. кило. Яйца 75 р. десяток, правда, я их не покупаю, но вообще — как тебе нравится? В магазинах, кроме конвертов и спирта, ничего нет. Он страшный, из древесины, его зовут «сучок» или «лесная сказка». Пьют не разбавляя и потом запивают водой… Все больные «сутраматом»… что значит с утра — мат… Бедность ужасная, край еще не освоен, а один псих написал книгу «У нас уже утро» (имеется в виду писатель Александр Чаковский, 1913—1994. — Ред.)… Сады цветут… Гиганты строятся!.. Получил Сталинскую премию 3-й степени и, написав, удрал в Москву…»
9 января нового, 1951 года, письмо из Читы: «Нет слов, чтобы описать тебе весь ужас этой поездки! Мороз 57°! Ты подумай только! Дышать невозможно. У меня были припадки удушья, и я рвал на шее ворот рубахи, не имея возможности дышать. Машины только «виллис» — холодные, раскаленные от мороза, а расстояния от одного Дека до следующего 15-20 километров! Правда, нам давали тулупы, но все равно я приезжал полумертвый. Потом отходил, отогревался и вечером, как ни в чем не бывало, пел концерт. Из пяти концертов только на одном было относительно теплее, а на остальных холод, как на улице. Поешь, а изо рта — струя пара! Публика сидит в тулупах и валенках, а я во фраке…»
Восточные гастроли 61-летнего артиста — воистину «Ледяной поход» — продлились около трех месяцев. Вскоре после их завершения, в том же 1951 году, Вертинскому присудили Сталинскую премию второй степени. А год назад — словно к 70-летию тех его дальневосточных концертов — в городе, запомнившемся Вертинскому «грязным» и «отвратительным», появилась улочка его имени. Расположена она в пригороде, в районе Седанки.
Василий Авченко. «Новая газета во Владивостоке»
https://novayagazeta-vlad.ru/609/istoriya/gorod-ogromnyj-gryaznyj-bitkom-nabityj-pyanymi.html