День смерти Чайковского
Великий русский композитор скончался от холеры 25 октября (6 ноября) 1893 года.
Духовным завещанием Чайковского стала его Шестая «Патетическая» симфония, первое исполнение которой состоялось за девять дней до смерти композитора, 16 октября 1893 года, в зале Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дирижировал сам автор. Его племянник Юрий Давыдов, присутствовавший на премьере, вспоминал, что никогда раньше не видел Петра Ильича настолько спокойным перед исполнением нового детища. Не было обычной болезненной нервозности, выражавшейся беспрерывным курением и жеванием мундштука папиросы, молчаливостью и хождением из угла в угол.
Юрий Давыдов оставил описание того, как зал принял Шестую симфонию: «Но вот окончился финал... Обыкновенно публика немедленно после заключительного аккорда выражала своё удовлетворение или неодобрение, а менее искушённые в музыке вставали и стремились к выходу, чтобы скорее занять первые места у вешалки. Но в этот вечер произошло нечто небывалое. Когда замолк звук контрабасов, и Пётр Ильич медленно опустил руки, в зале царила мёртвая тишина. В таком состоянии публика оставалась довольно долго. Пётр Ильич продолжал стоять с опущенной головой, и зал оставался как бы в оцепенении. Только после того, как Пётр Ильич, очнувшись, стал кланяться и благодарить оркестр, зал начал нерешительно аплодировать, и эти аплодисменты, постепенно нарастая, перешли в овацию. Такой приём публикой новой симфонии биографом Петра Ильича, Модестом Ильичом, был истолкован как холодный приём. Я же убеждён, что это неверно. Аудитория, по-моему, была так захвачена услышанным, что именно оцепенела».
Духовным завещанием Чайковского стала его Шестая «Патетическая» симфония, первое исполнение которой состоялось за девять дней до смерти композитора, 16 октября 1893 года, в зале Дворянского собрания Санкт-Петербурга. Дирижировал сам автор. Его племянник Юрий Давыдов, присутствовавший на премьере, вспоминал, что никогда раньше не видел Петра Ильича настолько спокойным перед исполнением нового детища. Не было обычной болезненной нервозности, выражавшейся беспрерывным курением и жеванием мундштука папиросы, молчаливостью и хождением из угла в угол.
Юрий Давыдов оставил описание того, как зал принял Шестую симфонию: «Но вот окончился финал... Обыкновенно публика немедленно после заключительного аккорда выражала своё удовлетворение или неодобрение, а менее искушённые в музыке вставали и стремились к выходу, чтобы скорее занять первые места у вешалки. Но в этот вечер произошло нечто небывалое. Когда замолк звук контрабасов, и Пётр Ильич медленно опустил руки, в зале царила мёртвая тишина. В таком состоянии публика оставалась довольно долго. Пётр Ильич продолжал стоять с опущенной головой, и зал оставался как бы в оцепенении. Только после того, как Пётр Ильич, очнувшись, стал кланяться и благодарить оркестр, зал начал нерешительно аплодировать, и эти аплодисменты, постепенно нарастая, перешли в овацию. Такой приём публикой новой симфонии биографом Петра Ильича, Модестом Ильичом, был истолкован как холодный приём. Я же убеждён, что это неверно. Аудитория, по-моему, была так захвачена услышанным, что именно оцепенела».