Мы играли с фашистскими бомбами в прятки – Борис Самойлов

Жителям осажденного Севастополя присвоили статус ветеранов ВОВ – воспоминания одного из них в интервью ИА FederalCity. Их осталось уже меньше тысячи, а ведь по имеющимся данным, к началу обороны города гражданское население составляло около 110 тысяч. Когда в мае 1944 года советские войска освободили город, в нем проживало 11 тысяч человек. Незадолго до начала Великой Отечественной войны Борису Самойлову исполнилось восемь лет. Он окончил первый класс школы № 3 и беззаботно купался в море и играл с друзьями. 22 июня его жизнь изменилась – раз и навсегда. Удостоверение и значок жителя осажденного Севастополя. Источник: sev.gov.ru. - Борис Матвеевич, где застала вас война? - Мы жили тогда на улице Боско, сейчас она называется Новороссийской. Честно говоря, я спал крепко, налета не слышал. Утром уже узнал, что война началась с фашистами. До осени Севастополь жил почти обычной жизнью, только корабли уходили обстреливать немцев под Одессу, мы их провожали с того места, где сейчас памятник "Штык и Парус". Иногда были налеты авиации, но до ноября мы их сильно не видели, как мне помнится. Все изменилось, когда немцы осадили Севастополь. - Что в это время было с Вашей семьей? - Отца призвали в августе, он написал два письма – из-под Краснодара и из станицы Крымской. Уже после войны мы узнали, что он пропал без вести в боях под Ростовом-на-Дону в ноябре 1941 года. Нас оставалось четверо – старший брат Сергей, ему было 15 лет, я и сестренка Маша, она была на четыре года меня младше. После того, как фашисты не смогли взять город в первый раз, начались бомбежки. Мы были совсем дурные, играли с друзьями в прятки с бомбами, как мы это называли. Бегали специально для этого к постам ПВО, который были у Исторического бульвара. Чудом никого не убило. Позиция ПВО на Историческом бульваре, рядом со зданием Панорамы. Источник: rmbs-ufa.ru. - Что запомнилось из времени обороны города? Как было с продовольствием, учебой? - Учеба продолжалась. Школу нашу сильно повредили во время авианалетов, поэтому нас разделили на несколько групп и мы учились в бомбоубежищах, которые были в центре города. Наш класс занимался в подвалах дома на улице Маяковского. Старшеклассники помогали бойцам – рыли окопы, траншеи, противотанковые рвы. Насчет еды скажу так – не было такого, пока Севастополь держался, чтобы наша семья голодала, мы получали паек, мам работала врачом в первой больнице. Но досыта наедались редко. - Вам не верилось, что Севастополь захватят гитлеровцы? - Мы, пацаны, вечно вертелись рядом с бойцами, они иногда давали нам сахар и сухари. Глядя на них, увешанных оружием, уверенных, трудно было поверить, что фрицы войдут в Севастополь. Однако это случилось. Последние дни перед третьим штурмом бомбили просто жутко. Мы со счета сбивались, сколько сирен выло, сотни в день. Мама сказала, что ей предлагали эвакуироваться на одном из последних кораблей, лидере "Ташкент", кажется, да в последний момент не вышло. А потом стрельба и налеты стихли, из подвала мы услышали громкоговоритель, который на ломаном русском языке звал евреев собраться на площади перед горбольницей, сейчас это площадь Восставших. Потом мы узнали, что их согнали чуть ли не две тысячи, а потом всех в Загородной балке расстреляли. И еще потом вешали и расстреливали подпольщиков и коммунистов. - Как Ваша семья пережила оккупацию? - Да вот она неладна будь, эта оккупация…Всю послевоенную жизнь мне поломала. Из-за того что в анкете приходилось указывать – с июня 1942 по май 1944 года находился на оккупированной территории – так и не удалось поступить в летное училище, всю жизнь проработал токарем. Тяжело нам было в оккупации. Голодали, мама работала в фельдшерском пункте на Корабельной стороне, брата в конце 1943 года угнали на работы в Германию, вернулся только в июле 1945-го. Сестра моя чуть не умерла в ноябре 1942 года от дизентерии, еле выходили, очень была слабая. Разрушенный Севастополь. Фото Евгения Халдея. Знаю точно, что ребята с моей улицы, постарше, были в подполье, кто-то ушел в горы к партизанам. А мне нельзя было, на мне сестренка была, мама людей лечила. Я семью кормил – морем. Рыба хорошо ловилась в годы войны, я и с берега тягал, и уходил в море вместе с дедом Колей, у него был баркас, он еще в царском флоте служил кондуктором. Вот этой рыбой и кормились до самого освобождения. - Помните, как это было? - С начала мая была сильный артогонь – сначала далеко, потом все ближе. Потом началась очень сильная стрельба в районе Исторического бульвара. Пришел дед Коля и спрятал нас в подвале своего дома, у него там винный погреб был. Сказал – наши идут, мы просто не верили. Вдруг слышим, несколько взрывов прямо на улице, недалеко от дома, с потолка все посыпалось, задрожало. Потом тихо стало. Мы с дедом Колей выбрались из подвала, вышли на улицу. По городу, сплошь разрушенному, слышалась редкая стрельба, сильнее стреляли в стороне Херсонеса. Прямо на улице, у стены соседнего дома лежали два тела в зеленоватых румынских мундирах. Рядом стоял молодой совсем парень, в телогрейке поверх гимнастерки, с невиданным до сих пор мною автоматом, у него магазин был рожковый. Он подошел к нам поближе и сказал, мол, здорово, дед, кончились фрицы. Помолчал и спросил: "Самогон то есть?". Краснофлотец в освобожденном Севастополе. Фото Евгения Халдея.