Комдив против начдива: единство опять откладывается?
В селе Красное Первомайского района Оренбургской области установили первый и пока единственный памятник белогвардейскому полководцу Тимофею Сладкову. По инициативе активистов Уральского (бывшего Яицкого) казачьего войска, упраздненного в 1920 году и символично восстановленного в 1990-м. Поставили нарочито и очень символично, не очень-то и скрывая этот грубый и примитивный символизм: комдив против начдива. Белогвардейского командира дивизии опять столкнули и схлестнули с начальником дивизии Рабоче-крестьянской красной армии (РККА). Священник в присутствии людей, ряженых в казачью форму, освятил бюст в пределе местного храма Вознесения Господня, расположенного на улице Василия Чапаева. И получилось, что на улице убитого поставили памятник его убийце.
Атаман Первого отдела Оренбургского войскового казачьего общества (ОВКО) Сергей Слепов в этот же день подтвердил, что все знали, что они делают: «Участник Первой мировой войны Тимофей Сладков после революции стал заметной фигурой белого движения, защищая свою землю и те устои, по которым четыре века жили представители уральского казачества. Поэтому казаки считают его героем. Сладков не был замешан в каких-либо репрессиях против мирного населения. А его знаменитый Лбищенский рейд… по тылам 25-й стрелковой Чапаевской дивизии в сентябре 1919 года до сих пор изучают в военных академиях. В результате той операции был полностью уничтожен штаб дивизиона РККА. Для самого Чапаева это сражение тоже закончилось трагически».
В этом утверждении столько же чистой правды, сколько и откровенного лукавства. А также плохо скрываемого стремления, что называется, «отыграться на подлеце» и утвердить свою победу, хоть через 100 лет все же отомстив мертвому, который сам ответить уже не может.
Да, это правда, 5 сентября 1919 года сводный казачий отряд полковника Уральской армии Тимофея Сладкова совершил скрытный рейд по тылам красных под городок Лбищенск и нанес им сокрушительное поражение. В Лбищенске располагался штаб 25-й стрелковой дивизии 4-й армии Туркестанского фронта под началом Чапаева – до 4 тысяч красноармейцев, в основном, правда, штабных служб и тыловых подразделений. Но тем не менее, по данным белых и красных (советских) историков, разгром получился знатный. У Сладкова было всего около двух тысяч штыков и сабель при 9 пулеметах и одном орудии, но они фактически полностью вырезали штаб дивизии и разгромили дивизионные подразделения тылового обеспечения: управления артиллерии и инженерное, саперные подразделениями, весь личный состав узла связи, команды пешей и конной разведки, дивизионную школу младших командиров, политотдел, особый отдел, ревтрибунал, часть автобронеотряда. Всего было убито и пленено свыше 2400 красноармейцев и взяты такие немалые трофеи (свыше 2000 подвод с разным имуществом, радиостанция, пять автомобилей, захвачены пять аэропланов с летчиками и обслуживающим персоналом), что победители смогли взять с собой только 500 подвод, уничтожив остальное. А оружия, боеприпасов, амуниции и продовольствия на подводах и складах Лбищенска было еще на две полноценные дивизии. Общие потери казаков во время операции, по данным белых, составили 118 человек — 24 убитых и 94 раненых.
Главной же потерей красных стал начдив Василий Чапаев, один из их действенных и успешных командиров, чья дивизия была лучшей и самой боеспособной едва ли не во всей РККА и сопоставимой с армией (21,5 тысячи штыков и сабель, не менее 203 пулеметов, 43 орудия, автобронеотряд, приданный авиационный отряд).
Но правда так же и то, что Лбищенский рейд Сладкова стал последней победой белых, после которой их войска в этом регионе России все время откатывались на юг, а в 1920 году были наголову разгромлены и вообще прекратили свое существование. Причем Оренбургское и Уральское казачьи войска, чьи казаки входили в отряд Сладкова, -- навсегда.
И это тоже своеобразный символ. На момент начала гражданской войны в 1918 году в России существовало 11 официальных казачьих войск. Все они после военной победы красных в гражданской войне были упразднены. И даже в ходе Великой Отечественной войны Иосиф Сталин восстановил Донское, Кубанское и Терское казачьи войска. Но не Оренбургское и Уральское. А Леонтий Масянов, бывший хорунжий Чижинского полка 6-й дивизии Уральского казачьего войска, чудом спасшийся во время разгрома уральцев и оренбуржцев, в эмиграции в 1963 году в Нью-Йорке опубликовал свои мемуары «Гибель Уральского казачьего войска». И в них писал: «Многие бойцы других казачьих войск еще имеют какую-то надежду на восстановление этих войск в будущем. У меня лично никаких надежд нет, после того как я видел всю трагедию гибели войска, и невольно приходит на память старинное казачье предсказание: «Яицкое войско на крови зародилось, на крови и погибнет». В 1962 году уральцев за границей осталось так мало, что едва ли наберется 100 человек во всех странах. Больше всего их во Франции, а затем в Австралии».
В 90-ых прошлого века в преддверии крушения СССР Оренбургское и Уральское казачьи войска, жестоко и почти поголовно уничтоженные в советское время, восстанавливались в виде исторических обществ. Так они сегодня официально и существуют, отбиваясь от обвинений в отсутствии смысла существования и искусственной «ряжености». Сами себя они считают потомками и преемниками славных казачьих войск, но многие насмешливо называют их «ряжеными», и установление истины в этом вопросе – вопрос времени.
Отсюда и два главных вывода из, как пел незабвенный Булат Окуджава, «той единственной гражданской», которые актуальны и тогда, 100 лет назад, и сейчас. Первый: гражданская война – это во многом социальное противостояние силой оружия между теми, у кого все есть и они его защищают, и теми, у кого ничего нет, кроме желания отобрать и поиметь чужое. Казак Сладков и «иногородний» (то есть не казак) Чапаев – тому ярчайшее подтверждение.
Для обоих война, что Первая мировая, что начавшаяся гражданская, стала тем, как сказали бы сегодня, «социальным лифтом», фактически «матерью родной», которая вознесла их наверх и помогла раскрыть таланты. В первую очередь, полководческие. Оба стали командовать дивизиями именно во время братоубийственного противостояния русских против русских. Родившийся в 1884 году Сладков стал полковником сразу после большевистского переворота в ноябре 1917 года, а получил в свое командование сначала полк, а потом и белогвардейскую 2-ю Уральскую дивизию летом 1919 года. Рожденный же в 1887 году Чапаев вернулся с Первой мировой войны унтер-офицером, первую свою дивизию возглавил уже летом 1918 года, а свою знаменитую 25-ю «чапаевскую» -- тоже в 1919-м. Оба они на войне продемонстрировали немалое умение, за что и были отмечены многочисленными наградами. Сладков -- пятью орденами: тремя Святой Анны (4 степени «за Храбрость», 2 и 3 степени с мечами), Святого Станислава 2 степени с мечами и Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом. А Чапаев за Первую мировую получил от императора три Георгиевских креста 2, 3 и 4 степеней и Георгиевскую медаль, а за гражданскую от красных – Орден Красного знамени.
С той только разницей, что родовитый казак Сладков шел на войну уже офицером, подъесаулом (штабс-капитаном), закончившим несколько военных училищ разного профиля и статуса в Уральске, Москве и Елизаветградке и послужившим даже в элитном казачьем атаманской полку императорской лейб-гвардии. А вот крестьянский сын, потомок крепостных Чапаев призвался, будучи обычным плотником и вообще мастером на все руки. И только в императорской армии, благодаря личным заслугам, закончил школу унтер-офицеров и получил звание фельдфебель.
Они даже были чем-то похожи внешне, но белая кость все равно торчала, а голубая кровь была заметна. О Сладкове его современник и сослуживец уже упомянутый выше Масянов написал: «…Обаятельный, веселый, большой ухажер, но сильно отличался от типа офицера-уральца. Он не искал популярности, а был всегда весел и ровен со всеми в своих отношениях». А вместе с Чапаевым проскользнувший в историю комиссар его дивизии Дмитрий Фурманов вспоминал о командире: «Передо мной предстал типичный фельдфебель, с длинными усами, жидкими, прилипшими ко лбу волосами; глаза иссиня-голубые, понимающие, взгляд решительный. Росту он среднего, одет по-комиссарски… Я заметил в нем охоту побахвалиться. Себя он ценит высоко, знает, что слава о нем гремит тут по всему краю…». Однако царский генерал Федор Новицкий, начштаба 4-й армии красных под началом Михаила Фрунзе, оставил другие воспоминания о Чапаеве: «Однажды в конце февраля 1919 года дежурный доложил командарму о прибытии Чапаева. Михаил Васильевич предполагал, что он увидит партизана с разухабистыми манерами. Однако в кабинет медленно и очень почтительно вошёл человек лет тридцати, среднего роста, худощавый, гладко выбритый. Одет Чапаев был не только опрятно, но и изысканно: великолепно сшитая шинель…, серая мерлушковая папаха с золотым позументом, щегольские оленьи сапоги-бурки мехом наружу… Сел Чапаев очень деликатно, голос у него оказался тихий, а ответы очень почтительные».
Но, повторяю, белый комдив уничтожил красного начдива. В итоге Чапаев стал поистине народным героем и символом побед красных в гражданской войне. Хотя и его судьбе остались неразгаданные загадки, главная из которых в том, что никто не видел трупа начдива и нет точных сведений, как он погиб. Сторонники всевозможных заговоров напирают на то, что в документах фонда секретариата наркома обороны Клима Ворошилова вроде бы была обнаружена любопытная служебная записка на его имя наркома внутренних дел Генриха Ягоды за 1936 год. В ней сообщалось, что вскоре после выхода на экраны фильма «Чапаев» обнаружился некий безногий инвалид, утверждавший, что он – Чапаев. И что чекисты отнеслись к нему со всей серьезностью, учинив полноценное дознание и пытаясь свести его в очной ставке с бывшим чапаевским комбригом, а потом и начдивом 25-й дивизии Иваном Кутяковым, который категорически отказался от очной ставки с инвалидом отказался, сославшись на занятость. В итоге ему лишь показали фотографии «воскресшего» Чапаева. Кутяков, мол, долго всматривался в них, колебался, находил сходство, но потом не слишком уверенно произнес: не он. Так загадкой и осталось, кто же не захотел глянуть правде в глаза и почему?
А вот Сладков, который хотя и побывал в начале 1920 года начальником штаба Уральской отдельной армии, вынужден был бежать через Каспийское море, Персию и Индию во Францию. С разрешения английских колониальных властей. Во Франции он осел сначала в Марселе, где тяжело работал физически помощником садовника в имении тамошнего «олигарха». Уже в феврале 1921 года Сладков написал в дневнике: «Мечтаю с большим наслаждением вернуться в Россию и в конце июля, наверное, выеду, каково бы положение не было». Но что-то не сложилось. Он пытался активничать в белогвардейском движении в эмиграции, одно время даже был избран помощником атамана общеказачьей станицы в Ницце, писал очерки и рассказы в эмигрантской печати. Потом перебрался под Париж, где в Инвалидном доме при Союзе русских военных инвалидов в Монморанси и скончался в 1956 году. Там же на местном кладбище он и похоронен.
Однако известно также, что в свое время в Париже к Сладкову явились два представителя советского посольства с просьбой уточнить обстоятельства гибели Чапаева. Большевикам то ли нужен был живой свидетель гибели начдива, то ли «победитель Чапая» должен был молчать или демонстративно гордиться «подвигом». Неизвестно…
Второй вывод из все этой истории тоже актуален: памятник Сладкову объяснили стремлением восстановить историческую справедливость и примирить, наконец, память враждующих стороны той войны и их потомков. В годы гражданской жестокость двух сторон на Урале была неимоверной: чапаевцы азартно резали «казару», казаки отвечали тем же. И потоки крови до сих пор бурлят под той историей взаимной резни зачастую без примирения и покаяния.
Но ситуация показала: нельзя ничего восстанавливать и примирять, руководствуясь тайным желанием реванша и скрытой мести. Это вызывает лишь ответные действия, и так может длиться до бесконечности. Сладков убежал из России со своей «походной женой», сестрой милосердия Михайловской, на которой и женился после смерти оставленной в России вместе с дочерью законной супруги Ольги. Судьба дочери неизвестна, а вот во Франции сейчас живет внук Сладкова Иван, который на открытие памятника из-за пандемии ковидом не приехал, но в спецпослании инициаторов действа сердечно поблагодарил.
У Чапаева же было трое своих детей (два сына и дочь) и двое приемных – друга, которому он пообещал заботиться о его семье в случае гибели. Чапаев свое слов сдержал, и одно время его родители заботились о двух женщинах начдива и пятерых его детях. Все они в полной мере нашли себя в СССР и даже после него. И вот живущая в Москве 72-летняя внучка Чапаева Татьяна, дочь его сына, генерала Александра Чапаева, по поводу памятника убийце ее деда на улице его имени сказала журналистам: «Поставить памятник Сладкову на улице Чапаева — это же кощунство. Его внук сейчас сидит в Париже и врет, что это его дед стрелял. Ничего подобного! Надо же такое придумать, что полковник Сладков как бы кавалерист и сидел за пулеметом! Это же мог придумать только глупый и гордиться, что его дед убил Чапаева. Его дед — никто! И это что же за село такое, которое до сих пор не отбило уши или голову памятнику этому Сладкову. …Все памятники уберем, придет время. Я думаю, что в этом поселке люди не знают, кто такой Чапаев и Сладков». А потом добавила в другом интервью: «О чем они думают? Они ждут, что я приеду и спихну этот постамент? За топор надо браться». По разным данным, сегодня живут и здравствуют двое внуков и одна внучка, 6 правнуков и правнучек, 9 праправнуков и праправнучек Чапаева. Из двух его приемных дочерей одна работала официанткой на железной дороге, вторая была замужем за директором Театра на Таганке.
Вот, собственно, и все, что хотелось бы сказать. А так – с Днем народного примирения всех! Оно по-прежнему ой как нужно России.
Владимир Скачко