Равнодушных не было. Спектакли омского театра прошли на сцене магнитогорской «драмы» с большим успехом

Это событие выглядело бы рядовым, если бы «Пятый» не возглавлял ныне Максим Кальсин, семь лет до этого стоявший у руля магнитогорской «драмы». Подобный камбэк вызвал интригу, поскольку увидеть «другого» Кальсина стало делом вкуса и чести для подлинных поклонников театра. Омск привез три спектакля, два из которых были поставлены Кальсиным. Причем спектакль «Перемирие» стал некой проверкой на совместимость Омска и Кальсина образца 2020 года (когда он и возглавил театр). Напомним, что подлинную любовь омичан Кальсин снискал в Сибири еще в далеком 2010 году, поставив там в качестве приглашенного режиссера легендарный спектакль, идущий в Омске по сей день и ставший своеобразной визитной карточкой, – спектакль «Географ глобус пропил». – «Географ» меня просто убил, – признается кинорежиссер Игорь Гончаров, автор фильма «Театр как неизбежность», с которым мы пообщались через два дня после спектакля. – Я давно знаком с Максимом Кальсиным, у нас много общих проектов, но здесь… Это реально круто. Начиная со сценографии Алексея Вотякова, с первых же минут и до последних секунд спектакля (а это почти четыре часа) я был там, на сцене, среди этих отчаявшихся и отчаянных представителей моей страны, так похожих на меня, да на нас всех, выворачивающих себя наизнанку. И там, за всем тем мусором, что они выгребали из себя, тихо сквозил свет. Мне выдался случай снимать фильм о театре, и это было совсем недавно. Может быть, поэтому к театру я очень пристально отношусь, если не сказать жестко – без соплей. Все время идет анализ происходящего на сцене, ты видишь стыки, пустоты, наигрыш, оголтелый постмодернизм, но тут… Пожалуй, впервые произошло так, что я потерялся среди героев. В свое время меня так же поразила «Гроза», теперь вот «Географ». Думаю, что эта вещь, несомненно, уровня «Золотой маски». Хотя это уже не моя компетенция. Но чувство времени и присутствия в нем в этот вечер мной были утрачены. Я перестал оценивать и стал частью действия. Буря оваций после спектаклей, кажется, даже несколько смутила актеров. Казалось, что такого приема они не ожидали. Крики «браво!» сопровождали выход на поклон каждого. – Самое невероятное для меня во всем этом и, думаю, для нас всех, – продолжает Игорь Гончаров, – что Кальсин, как выяснилось, первый, кто переложил роман Алексея Иванова «Географ глобус пропил» на язык профессиональной сцены. Знай я об этом раньше, вел бы себя с Максимом Георгиевичем куда скромнее. Таких людей надо оберегать от шального словца. Так вот, получается, что он перевел этот роман на зримый язык еще до того, как вышел небезызвестный фильм с Хабенским. То есть фактически Кальсин открыл «Географа» для российского зрителя раньше всех. Я позвонил Кальсину сразу после спектакля, желая сказать все, что о нем думаю, и вот что услышал в ответ: «Знаете, Игорь, я уже тогда, одиннадцать лет назад, понял, что роман «Географ глобус пропил» – это великий русский роман, на уровне Толстого, Достоевского, Чехова, роман, которому еще только предстоит со временем войти в общеобразовательную школьную программу». Я думаю, нам стоит запомнить эти слова, дабы проверить их пророческую силу лет эдак через десять. Ну а что же «Перемирие»? Чтобы ответить на этот вопрос по существу, вероятно, стоит начать с названия театра. Почему, собственно, театр называется «Пятый»? Еще на стадии своего рождения коллектив будущего театра решил выйти за рамки театральной традиции. Драма, опера, куклы и ТЮЗ не должны были диктовать театру свои «заповеди». Встающий на ноги театр закреплял за собой право выходить за рамки четырех концепций существующих видов театра, формируя уникальную свою – пятую: быть во всем сразу и вне всего. И он начал это делать. Однако, как это часто бывает, когда самобытность эстетическая достигает уровня мастерства, вызывающего живой отклик у зрителя, она дает право посягнуть и на большее: на нормы этического порядка. Что, собственно, и произошло. Сейчас «Пятый» омский – это театр, позволяющий себе спектакли, которые далеко не каждый театр может себе позволить по части «политкорректности». И «Перемирие» стоит в ряду таких спектаклей. – Я хорошо помню, – продолжает кинорежиссер Игорь Гончаров, – когда Максим Кальсин скинул мне эту пьесу еще на стадии «читки». Тогда ему важно было знать мнение со стороны. Помню, я сказал, что пьесу не пропустят. Уж очень это больная и закостеневшая тема – противостояние на Донбассе. «Перемирие», начинаясь по-военному зло и нетерпимо, со всей армейской лексикой, постепенно сближало людей, стирая границы, прочерченные пропагандой с обеих сторон, как непреодолимые рвы. И над этим всем поднималась тяга человека к вечному, к его первородной сути, на фоне которой вся бессмыслица и тщета затянувшегося конфликта казались ошибкой природы. Кальсин хотел поставить этот спектакль давно, пробовал сделать это в разных театрах, в том числе и в Магнитке. Получить согласия не удавалось. Можно понять руководство многочисленных российских театров, ведь чем закончится этот эксперимент и как отреагирует зритель, было неведомо никому. Никто не хотел рисковать. Но «Пятый театр» рискнул. Именно с этим спектаклем Кальсин пришел в Омск во второй раз, как только получил приглашение министра культуры Омской области возглавить театр. Пришел в качестве главного режиссера. И от того, как пройдет премьера, зависело многое. Новому главрежу важно было показать городу, что это не просто эксперимент, а это и есть тот самый уникальный путь «Пятого театра»: доносить до зрителя вещи высшего порядка не через захватывающие дух, но все же придуманные истории, а через реальную, живую, сегодняшнюю ноющую боль – ту самую боль, которая разделяет нас до крови, боль, преодоление которой и есть подлинная цель искусства. – Да, он сделал это, – подводит итог гастролям кинорежиссер Игорь Гончаров. – Помню его реакцию на ту еще, омскую премьеру. Тогда, кажется, неделю он был сам не свой. Омский зритель понял все именно так, как и было задумано в плане сверхзадачи спектакля. Это был успех. В Магнитке же, как выяснилось, люди не менее глубокие и настоящие, а политкорректность здесь далеко не самая высшая ценность. Как и в Омске, магнитогорцы стояли и аплодировали этому освобождению души, а я стоял и плакал вместе со всеми, не засекая времени, аккурат тогда, когда перед нами всеми на сцене магнитогорской «драмы» под звуки взрывов обрушивалась глухая стена, разделяющая зрителя и синеватую даль на фоне горы Арарат, к которой после Потопа стремилась человеческая душа.