Как Илья Кабаков стал самым дорогим постсоветским художником

В дни войны на Урале, в Магнитогорске мои родители подружились с четой Кабаковых. Наша семья и они эвакуировались из одного города - Днепропетровска, захваченного немцами. Бездетная пара с завистью смотрела на меня с сестрой и часто вспоминала любимого племянника Илью, моего ровесника, оказавшегося в Самарканде с матерью. Из ее писем, они читались вслух, я узнал, что Илья учится в художественной школе, чему позавидовал. Как догадался читатель, тот племянник стал художником Ильей Кабаковым, чьи картины и инсталляции на аукционах продаются по баснословным ценам и выставляются в известных галереях и музеях мира. Пишут многие (и в «Википедии» в том числе), что родился Илья Иосифович Кабаков в 1933 году в Днепропетровске, но это часто повторяемая ошибка. В этом городе родилась Эмилия Леках, пианистка, закончившая МГУ по специальности испанский язык и литература, эмигрировавшая в Израиль, потом в США. Там она стала куратором, женой и соавтором Ильи Кабакова. В Днепропетровск, где много заводов и фабрик, семья слесаря Иосифа Кабакова в поисках работы и жилья переехала после рождения сына в захолустном Бердянске. Мать Бейла, она же Белла, закончила гимназию, но не поступила из-за нужды в институт и служила в бухгалтерии. Илья в Днепропетровске пошел в школу. Когда началась война, отец ушел на фронт, а мама с сыном спаслись от гибели на Северном Кавказе, откуда перебрались в Самарканд. Родной тихий Бердянск на берегу Азовского моря не забыт и поминается художником в живописи и литературе. Отец домой не вернулся. Ради сына мать голодала, бралась за любую работу, жила по углам и чужим дачам, пока он четырнадцать лет учился. Всем в жизни Илья Кабаков обязан матери. Когда стал на ноги, купил ей в Бердянске треть дома, кооперативную квартиру. Убедил в 80 лет (она тогда работала в библиотеке) написать воспоминания, и издал «Альбом моей матери» с историческими снимками в Москве и Париже. Приезжал Илья неоднократно в Бердянск к поредевшей родне (брат матери погиб на фронте, сестру и ее двух детей расстреляли немцы) как желанный гость. Идиллии не происходило при встречах. Его угнетала «скука пребывания у родственников по обязанности, которую я испытывал многие годы. … Мне страшна улица Бердянска, по которой я должен слоняться в жаркий день. Ужас, что я должен там провести две недели…». Ошибаются биографы и когда сочиняют, что в детстве Илья хотел быть непременно художником и поражал окружающих рисунками. «Никакого особенного желания быть художником у меня не было, я рисовал — как абсолютно любые дети, но голоса судьбы: «ты будешь художником» — я не слышал. Все произошло совершенно случайно», - рассказывает Илья Кабаков, -. Однажды после уроков мой соученик, чуть старше меня, спросил, не хочу ли я посмотреть голых женщин. Я, конечно, сказал, что хочу….  И вот мы с ним вышли из школы, перешли через дорогу, перелезли через забор и через окно залезли в какое-то большое четырехэтажное здание. И в темнеющем уже воздухе мы увидели огромное количество голых женщин. Это были нарисованные изображения натурщиц. Мы залезли в помещение, которое занимала ленинградская Академия художеств, эвакуированная в Самарканд, и это были работы студентов». А далее случилось самое важное. В натурный класс неожиданно впорхнула издали похожая на большую птицу старая женщина, побудившая друга исчезнуть в окне. Между ней и испуганным Ильей произошел такой диалог: - Что ты тут делаешь? - Смотрю картины. - И они тебе н-н-нра-а-авятся? - Конечно, нравятся! - А ты сам рисуешь? - Конечно, рисую. У нас завтра будет прием в художественную школу, приноси свои рисунки, мы их посмотрим. Дома Илья обо всем рассказал матери. И по ее наущению с утра пошел в эту школу. Никаких рисунков у него не было. Но с пустыми руками не явился. «Я вырвал из тетради три страницы в клетку, на одной изобразил танки в большом количестве, на другой — самолеты, а на третьей — конницу. Поперек всего этого я расписался красным карандашом. С этими тремя изображениями я отправился в то здание и нашел там приемную комиссию из трех человек — директора школы, этой птицы, которая оказалась добрейшим существом, и еще одного педагога. Они посмеялись над моими рисунками и сказали, что я принят в художественную школу». То была старейшая школа русской живописи при Ленинградском институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, эвакуированная накануне блокады. До окончания войны ее перевели из Самарканда в Загорск, как назывался тогда Сергиев Посад. Когда дети вернулись в Ленинград, в судьбу Ильи снова вмешался случай. Белла Кабакова не смогла оформить документы на право въезда в  город. Чтобы не разлучать ее с сыном, Илью добрые люди перевели в аналогичную художественную школу с интернатом в Москве. После школы он без труда поступил на факультет графики художественного института имени Сурикова. Кафедрой графики заведовал корифей техники карандашного рисунка и акварели профессор Борис Дехтерев. (Он прожил 95 лет и стал свидетелем триумфов своих учеников в сфере искусства очень далекой от графики и реализма…) Темой дипломной работы Илья выбрал иллюстрации к роману Шолом-Алейхема «Блуждающие звезды». Защита состоялась после доклада Хрущева о культе личности, когда борьба с «космополитами», «убийцами в белых халатах», проще говоря, с евреями, осталась в прошлом. И происхождение больше не мешало  его жизни. Художественное образование и пребывание в интернате закончилась в 1957 году, и тогда началась борьба за право жить в столице. «Моя мама и я не имели в Москве прописки, - вспоминал Илья Кабаков, - и вот мы гуляли по сталинским улицам и видели, что все живут в своих комнатах с абажурами, а у нас нет ни комнаты, ни абажура. Сталинский рай был только для прописанных, а не для таких вот, как мы, непрописанных – посторонних людей на общем празднике». Из Москвы в Бердянск на родину к сестре пришлось уехать матери». Ну а сын устроился в Москве и с первых шагов самостоятельной жизни, не в пример другим выпускникам институтов, хорошо. Объясняется это просто. Профессор Дехтерев свыше тридцати лет служил главным художником издательства «Детская литература», куда рекомендовал лучших выпускников, включая Илью Кабакова. (Литература для детей в СССР оплачивалась по высшей ставке. Знаю это не с чужих слов. За тонкую книжку для малышей о лошадях, три страницы машинописного текста, получил двухмесячную зарплату в газете). Великолепный график, Илья выполнял задания редакторов на удивление всех очень быстро. Мог за ночь в поезде между Москвой и Ленинградом проиллюстрировать книгу. Но душу эта работа не грела. «Если бы существовали “датчики”, с какой силой страсти ты отдаёшься изображению зайца, то многие “погорели” бы. Но у нас, слава богу, таких экспертиз нет. И заяц, нарисованный бесчувственным способом ради заработка, и заяц, нарисованный с любовью, дают примерно одинаковые результаты в материальном выражении». Иллюстрация ради заработка занимала несколько месяцев в году. Все свободное время Кабаков посвящал тому, чему его не учил профессор Дехтерев, оформлявший классику, сказки, детские книжки про Ленина и Сталина. Быть таким, как профессор не хотел. Преподавателей называл пьяницами и развратниками. Люди вокруг казались «скопищем негодяев, пошлецов и мерзавцев. Все двенадцать тысяч членов Союза художников рисовали примерно одинаково. А рисовать по-другому значило просто быть идеологическими врагами…».  Конечно, согласиться со «скопищем негодяев, подлецов и мерзавцем» невозможно, все в Москве было далеко не так, как казалось молодому Кабакову, но при таких взглядах на жизнь легко было уйти в протестное искусство. Чем объяснить, что Илья Кабаков и многие молодые художники начали рисовать совсем «по-другому»? На этот вопрос есть его ответ: «Тотальность сталинского мира поставила каждого перед альтернативой: или ты в нем целиком живешь, или ты из него целиком выбываешь. Именно здесь я вижу причину появления неофициального искусства». Для души, «для себя» рисовал сотни абстрактных картинок цветными карандашами. Писал портреты, пейзажи в стиле Сезанна, отвергавшегося Академией художеств СССР. Внимал опальному Фальку, чьи картины прятали в запасники музеев, отправляли из Москвы в провинциальные города. Илье Кабакову с другом — графиком, эстонцем Юло Соостером - удалось получить под мастерскую подвал на улице Малые Каменщики на Таганке. Там прошла выставка картин по теме и стилю, далеких от социалистического реализма.  Она порадовала иностранных журналистов. И вызвала гнев в ЦК партии. Художников обязали показать картины в Манеже Хрущеву, кричавшему на художника: «Почему ты так рисуешь лица советских людей?!». То были самые безобидные слова в потоке ругательств Никиты Сергеевича. С тех пор в жизнь непризнанных художников вошли западные журналисты, Иностранцы в шестидесятые годы тайком вывозили рисунки и картины за границу и устраивали за свой счет выставки не столько в пользу опальных, сколько во вред СССР. В Италии картины Ильи и его друзей показали на выставке «Альтернативное искусство» в маленьком городке Аквила. За ней последовали вернисажи в Кельне, Лондоне, Венеции. А в Москве лишь через десять лет после института удалось выставиться в молодежном кафе «Синяя птица.  За «альтернативное искусство» лишали заказов, «прорабатывали», но не высылали из Москвы и не судили. На Сретенском бульваре, 6, на пустующем чердаке бывшего дома страхового общества «Россия» Илья Кабаков, став в 33 года членом Союза художников СССР, получил право оборудовать мастерскую. За рисунки к книге «Дом, который построил Джек» ему выдали 4800 рублей, а бригада строителей выполнила работу за 2800 рублей. Так появилось место для больших картин. И деньги. Нигде не выставляясь публично, Илья Кабаков  пишет картины. Они, словно в насмешку над тем, что показывали на официальных выставках, назывались: "Голова с шаром", "Трубка, трость, мяч и муха", "Автомат и цыпленок". На Западе такое искусство давно назвали концептуализмом. Согласно его философии, объекты изображения могут существовать в виде фраз, текстов, схем, графиков, чертежей, фотографий, в виде любого предмета, явления, процесса, «поскольку концептуальное искусство представляет собой чистый художественный жест». Такими жестами много лет проявлял себя график Илья Кабаков. На листе белого прессованного картона пишет «Бердянск спит», изобразив всего несколько деталей.  Согласно концепции, создавал инсталляции из мусора. Самая скандальная из них «Ящик с мусором», собранным на свалках и уложенным на советских газетах с ругательными текстами, «Кухонная серия» в предметах быта представляла безрадостную жизнь коммунальных квартир, неведомых на Западе. Там публика видела, как плохо живет советский народ - «строитель коммунизма». При этом цикл создавался в те годы, когда миллионы жителей коммунальных квартир, бараков и подвалов их с радостью покидали, получая квартиры со всеми удобствами. Тридцать лет все творения Ильи Кабакова не выставлялись и не продавались в СССР, но он не испытывал нужду. В 70-80-е годы, пока не уехал из страны, проиллюстрировал по заказу «Детской литературы» свыше 60 книг. В Москве дважды женился и разводился. Ездил за рулем не на «Москвиче» и «Жигулях», а на дорогой и престижной «Волге». Черные служебные «Волги» полагались начальникам. В очередях автомагазинов они не продавались. Цена на них в середине 70-х годов достигала 10 000 рублей. (Стоило журналисту «Московской правды», ведавшему торговлей, пользуясь служебным положением, купить «Волгу» при зарплате 250-300 рублей в месяц, как его тут же заподозрили не без основания во взятках. Дело закончилось увольнением и эмиграцией, где мой сослуживец Анатолий вещал на радиостанции «Свобода»). Когда к власти пришел Горбачев, выставки Ильи Кабакова с одобрения Москвы одна за другой проходили в галереях и музеях Западной Европы, Америке, Японии, как знак наступившей «перестройки» и «гласности». Не таясь, Илья Кабаков получал гранты и стипендии всевозможных иностранных фондов. Первая персональная выставка состоялась в 1987 году в австрийском городе Граце, тридцать лет спустя после окончания института. В 1988 году прошла выставка в Нью-Йорке. В 1989 году -  в Западном Берлине. Тогда он и остался жить в Германии, потом переехал в США. В Нью-Йорке у него дом и мастерская, о которой не мечтал на чердаке дома на Сретенском бульваре. Все те выставки (в одном 1995 году персональных и групповых насчитывается 16!), приносили мировую известность автору. Правительство Франции удостоило его ордена «Литературы и искусства». От имени императора Японии вручили премию. В 1990-е годы Илья Кабаков продемонстрировал необыкновенные «тотальные инсталляции». Самая известная из них называется «Человек, улетевший в космос из своей квартиры». Из текста, приложенной к ней, следует: некий жилец построил в комнате коммунальной квартиры машину, улавливающую «мировые энергии». Ее распахнутые штанги напоминают установку для запуска космических ракет. Стены и потолок комнаты увешаны плакатами, прославляющие СССР и его лидеров. Под потолком зияет огромная дыра. После взрыва, напугавшего соседей, жилец, пробив потолок и крышу головой, улетел в космос, оставив на полу пару старых ботинок. Эта инсталляция – одна из самых известных, созданных в ХХ веке. Без нее, как пишут, не обходится ни одна книга о современном искусстве. Илья Кабаков ее показал в нью-йоркский музей Гуггенхайма на  выставке «Russia!» в одном пространстве с   иконами Андрея Рублева и Дионисия, картинами Брюллова, Репина и Малевича, что, как пишут, «окончательно закрепило за Кабаковым статус одного из самых важных советских и российских художников послевоенного поколения» Чем она привлекла внимание западных арт-критиков? Как пишет один из них: «Эта остроумная и в то же время сложная инсталляция выражает отношение Кабакова к советской действительности с ее лицемерием и утопичной грандиозностью и акцентирует внимание на противоречии между советскими технологическими амбициями и убогостью быта». Что я, как бывший житель коммунальной квартиры на Садовой-Спасской, могу сказать по этому поводу. Коммуналку я не вспоминаю с ужасом, подобно Илье Иосифовичу. Проживая с одним телефоном в коридоре и одним туалетом, соседи хорошо ладили, а самое существенное состоит в том, все двадцать жильцов из девяти комнат разъехались, кто в Нагатино, кто в Химки-Ховрино, а нам с женой досталась в новом доме однокомнатная квартира в Фурманном переулке у Чистых прудов. Инсталляция «Туалет» представляла побеленное общественное отхожее место без присущих таковому унитазов и раковин. Их заменял интерьер обычной квартиры. «У посетителя возникает на выставке ощущение незваного гостя, чуть ли не взломщика, который спокойно может помочиться на мебель». Искусствовед пояснял зрителям: «Двухкомнатные квартиры, в которых, как правило, и проживали граждане России и Восточной Европы, были настолько стандартизированы, что само понятие дома утрачивало индивидуальность, приватность и становилось анонимным». И это, конечно, выдумка, потому что в стандартном наборе типовых многоэтажных домов наличествовали кроме двухкомнатных, трех- и четырехкомнатные квартиры, чья обстановка в «годы застоя» состояла нередко из импортной мебели Румынии, Югославии, Польши, Египта. … В ореоле славы Илья Кабаков вернулся на родину в XXI веке. Зимой 2004 года на Крымском валу Третьяковская галерея показала раскрытые страницы альбомов из цикла «10 персонажей». Они выглядят как книги из множества иллюстраций жизни несчастных людей, выдуманных художником. Альбомы установили на стене «Лабиринта».  Согласно автору: "Зритель должен двигаться мимо рисунков в узком коридоре для того, чтобы остаться одному и сосредоточиться, и чтобы чувство коллектива оставило его хоть на время в покое".  Вошли мы с женой в белый коридор лабиринта, почувствовали себя в западне. Читать ничего не захотелось, и мы поспешили к выходу в пустующий зал. В том же году, летом «Эрмитаж» в здании бывшего Главного штаба представил «Случай в музее и другие инсталляции». Две из них автор подарил музею, что по словам его директора, положило начало эрмитажной коллекции современного искусства. По закону рынка цена работ автора, выставлявшегося в престижных музеях, стремительно растет. Что и произошло в судьбе Ильи Казакова после лавины вернисажей. Картина «Номер Люкс», изображает комнату с низким потолком, мебелью из ДСП, телевизором на подоконнике и с надписями, рекламирующими автобусные экскурсии по Черноморскому побережью Кавказа. Ушла она с молотка на аукционе в Лондоне, ошеломив мир, за фунты стерлингов, эквивалентные 400 тысячам долларов. Через год состоялась на том же аукционе еще одна сенсация. В зале торгов показали картину под названием «Жук», дополненную стихами, достойными детской книжки: Я в траве нашел жука, черный жук, блестящий. Для коллекции моей самый подходящий. Вырывается мой жук, прыгает, стрекочет, Он в коллекцию мою попадать не хочет. Попал этот синеватый «Жук» на зеленом листе в чью-то коллекцию живописи за 5 миллионов 800 долларов. Обе эти картины считаются самыми дорогими произведениями русского искусства ХХ века. После ошеломительного успеха Кабаков, никогда не гнавшийся за деньгами, охладел к «тотальным инсталляциям». После выставок построенные плотниками сооружения демонтируют и в разобранном виде они хранятся в запасниках, рискуя никогда больше не попасть на глаза зрителям. Кабаков стал писать картины масляными красками в духе старых мастеров Европы. Шестьдесят таких картин показал в 2012 году в Ганновере под названием «Возвращение к живописи». Нарисовал себя на коленях матери в окружении родственников, погибших в годы войны. Вспомнил, как его и жену награждали в Японии, не забыл и то светлое, что окружало его жизни на родине. В последнем зале развеску картин дополняла в углу белая закрытая наглухо дверь. То был концептуальный жест живописца накануне 80-летия. Его каждый мог трактовать как вздумается. Как запасной выход при пожаре. Как ворота туда, где нет искусства. И как прощание с жизнью.