«Абый, рабство закончилось?»: последнее фронтовое письмо Аделя Кутуя
Знаменитый писатель и военкор отправил в «Кызыл Татарию» статью о встрече с татарской девушкой
Наша редакция познакомилась с письмом татарского писателя и военного корреспондента Аделя Кутуя, датированное 1945 годом. Оно было направлено в редакцию газеты «Красная Татария». В письме, помимо самой статьи для публикации, есть личное послание писателя. Учитывая, что Кутуй скончался в июне 1945 года, а статья была передана в печать лишь в апреле, возможно, она была опубликована уже после его смерти. «БИЗНЕС Online» предлагает читателям перевод письма на русский язык.
Две пометки
«БИЗНЕС Online» знакомит читателей с последним письмом известного татарского писателя и фронтового корреспондента Аделя Кутуя. Письмо было направлено им в редакцию газеты «Красная Татария». В письме, помимо самой статьи для публикации, где он описывает встречу с татарской девушкой, пережившей тяготы военной эпохи, есть личное послание писателя
На письме стоят две пометки: слева рукой редактора написано: «В связи с тем, что не осталось места, в номер не попало». Подпись «Нур». Справа стоит еще одна виза: «Передано в набор. 3/IV— 45».Учитывая то, что писатель скончался в июне 1945 года, возможно, статья была опубликована уже после его смерти.
Оригинал письма хранится в фондах Национального музея Республики Татарстан. По словам старшего научного сотрудника Национального музея Флюры Даминовой, письмо писателем в Казань было отправлено из Германии. «Как известно, все татарские писатели ушли на фронт и на различных фронтах выпускали газеты на татарском языке. Адель Кутуй тоже ушел на фронт добровольцем. Его заявление, которое он написал в военкомате, тоже хранится у нас в музее. Таким образом, в 1944 году Кутуй стал военным корреспондентом фронтовой газеты „Красная Армия“ на татарском языке. Все татарские писатели на фронте были на передовой и каждый отправлял в редакцию газет материалы, в том числе и он», — рассказывает Даминова.
По ее словам, есть предположение, что это последняя статья Аделя Кутуя с фронта, поскольку в момент ее публикации он уже находился в госпитале в Польше. Зимой 1945 года, участвуя в Висло-Одерской операции, писатель с танкистами прошел путь от Вислы до Одера. При этом он сильно простудился, но продолжал выезжать на передовую и делать репортажи, пока его состояние резко не ухудшилось. Его эвакуировали в эвакогоспиталь № 2606 города Згеж (Польша), но 16 июня 1945 года он скончался от острой формы туберкулеза легких. Похоронен на воинском участке городского кладбища (могила № 35).
«БИЗНЕС Online» предлагает перевод письма писателя на русский язык.
Встреча по дороге в Берлин
«Мы, погасив свет, ехали ночью на танках. Впереди, чуть справа от мостовой, забрезжил свет. С нашим приближением к нему, свет становился ярче и сильнее, казалось, что его отражение устремляется в небо. Проехав еще немного, мы поняли, что это свет от пылающих в огне бараков.
В этот самый момент послышалось пение. Звуки песни выходили из самого центра пожара и доносились до нас. Казалось, что, заглушая рокот танков, песня устремляется в самые наши сердца. Несмотря на то, что слова до конца было не разобрать, мелодия песни была нам очень знакома. Позже стали разборчивы и слова. На земле проклятого немца эти слова и музыка звучали для нас словно молитва:
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая…
Командир приказал включить фары и остановить танки. В этот момент пение резко оборвалось. Впереди послышались слезы радости и возбужденные голоса.
— Наши! На-а-а-ши! — закричали одновременно несколько человек.
Оказалось, это были наши девушки, которых освободили от немецкого рабства. Их было около сотни. Сначала они, не найдя от волнения слов, озадаченные, несколько минут стояли молча.
— Нас, нас было много, более тысячи, — сквозь слезы начали рассказ они. — Всего около сотни осталось. Мы вас очень, очень ждали. При этом не верили, что нам посчастливится увидеть этот день, не верили, что он настанет. Мы жили с горестными мыслями о том, что также погибнем в рабстве.
Колонна двинулась дальше. Для того, чтобы оказать помощь девушкам и поговорить с ними, остался лишь один танк.
Среди девушек, спасшихся от гибели, я встретил 17-летнюю Хаят Тимербулатову. Немцы угнали ее из Харькова в 1942 году. Ей тогда было 14 лет.
— Ой, абый, родненький, сама себе удивляюсь, как я вынесла такое унижение и страдание, — сквозь слезы начала свой рассказ Хаят. — Сначала нас угнали во Францию, когда начали бомбить заводы Франции, угнали в Польшу, из Польши в Германию…
Хаят с девушками работала на авиационном заводе. Им установили очень тяжелую норму выработки. Девушкам не позволяли покидать территорию завода, пока они ее не выполнят. Рабочий день 14–15-летней Хаят длился 18 часов — она жила на работе.
Разговаривать на русском языке им категорически запрещалось. Их дневной рацион состоял из куска хлеба весом в 200 грамм и бульона из лягушатины.
— Нас избивали по любым пустякам, — говорит Хаят, — называя «русскими свиньями», смеялись над нами. Пинали нас казаками — остроносыми сапогами, натравливали на нас собак…
Я смотрю на лицо Хаят Тимербулатовой. Кажется, от него остались одни кости. На вид ей было не 17, а 27 лет.
— Не выдержав каторжного труда, голода и унижения, многие из нас погибли, — говорит она. — Оля Урбанович, Зина Семенова и угнанная вместе со мной из Харькова Елена Дорогойченко скончались от кашля. Женя Зинкович повесилась в туалете. Катя Петрова бросилась в воду. А сколько было убито немцами, я не в состоянии сосчитать.
Ежедневные унижения и мучения в рабстве оставили такой глубокий след в сердце Хаят, что она до сих пор не может поверить в то, что свободна.
— Абый, рабство закончилось? — спрашивает она. — Окончательно? Мы насовсем свободны?
— Насовсем, акыллым, (ласковое обращение к младшим по возрасту у татар — прим. ред.), насовсем! — говорю я.
— Манечка, родненькая, слышишь? — обращается Хаят к своей подруге, обнимает ее и целует. — Мы свободны, мы спасены. Насовсем! Как только рассветет, сразу отправимся домой. Или, может быть, прямо сейчас тронемся в путь? Давай сейчас. Так хочется увидеть маму с папой… Я бы прямо сейчас, не дожидаясь рассвета, помчалась бы…
Она вновь зарыдала взахлеб.
У нас не было возможности задержаться надолго. Мы, объяснив девушкам, как им вернуться домой, раздав им советы, распрощались с ними и вновь отправились в свой священный путь.
И пылающий рабский барак, и девушки, готовящиеся к возвращению домой, остались позади. До нас доносилось только их пение:
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая…
Германия. Гадел Кутуй.
***
«Товарищи Узбеков или Рабки!
Я слышал, что вы получаете все материалы, которые я вам отправляю. Оказывается, мои статьи публикуют и другие газеты, перепечатывая их из «К.Т.» (газета «Кызыл Татария» — «Красная Татария» — прим. ред.). Свою статью под названием «Дрожи, Берлин» я увидел сегодня в газете Ленинградского фронта, также слышал и в радиопередаче. Значит, польза есть.
Вот отправляю еще одну статью. Учитывая, что места в газете мало, написал кратко. В противном случае, мой рассказ мог бы заставить читателя плакать. Но если моя статья вызовет желание творить, а также ненависть к врагам, то этого достаточно. Скоро вы о нас еще услышите. Если останусь в живых, привезу вам трофей (подарок). «Молитесь» за меня! Не подумайте, что я религиозен. Я шучу. Я и без молитвы доживу до 100 лет. Здесь зарождается весна, весна победы. Всем большой-при-большой привет».
P. S. Последние строки письма разобрать сложно, но похоже на то, что Кутуй пишет, что немного приболел.
P. P. S. Адель Кутуй скончался 16 июня 1945 года в госпитале города Згеж (Польша) от острой формы туберкулёза легких.