Даже неоспоримые теории опровергаются: доктор философских наук об идеалах современной науки, ее границах и чаяниях
Вардан Григорьевич, наука обладает сегодня непререкаемым авторитетом?
– Думаю, что нет. К сожалению, авторитет науки и ученого сегодня не так высок. Есть за что ругать советское время, но тогда у науки был действительно непререкаемый авторитет. Да и ученые были другими. Вообще, наука тоже ошибается.
Вспомним исследования Римского клуба – сообщества ученых, занимающихся изучением перспектив развития биосферы, пропагандирующих идеи гармонизации отношений человека и природы. Первый его доклад, «Пределы роста» (1972), говорил о точке невозврата, которая наступит в 2000 году из-за потребительского отношения к природе. Ученые клуба, на тот момент использовавшие самые современные методы моделирования на ЭВМ, предрекали человечеству экологический конец света. Это вызвало шок в обществе. Но уже в последующих докладах Римский клуб был вынужден извиняться за то, что ранее сгустил краски с целью привлечь внимание к проблеме. А в докладе 1995-1998 гг. «Фактор четыре: затрат – половина, отдача – двойная» ученые снова принесли извинения, потому что действительное положение дел оказалось гораздо более мрачным, чем в самом первом прогнозе.
Сейчас работа Римского клуба продолжается. Именно это научное сообщество первым заговорило о том же глобальном потеплении. Но кого это сейчас останавливает? В мире превалирует потребительское сознание. Люди думают: «После меня хоть потоп». Мало кого интересуют последствия.
Науке очень вредит то, что вокруг нее появляются шарлатаны: все эти гороскопы, экстрасенсы.
Тем более что подобные темы нагнетаются СМИ. В это удобно верить тем людям, которые далеки от науки. Ученые же кажутся не от мира сего да еще говорят какие-то скучные вещи.
В чем проблема такого положения науки?
– Все старо как сам мир. Современная наука не может развиваться без внушительного финансирования. И чем дальше она заходит, тем все больше и больше суммы. Но те, от кого зависит это финансирование, полагают, что если научные исследования не дают сиюминутного результата, то давать деньги на них неоправданно.
Особенно страдает фундаментальная наука, которая занимается исследованиями основополагающих явлений, не заботясь об их практическом применении. Возможно, тот же Жорес Алферов поначалу и не предназначал свои исследования для будущей сотовой связи. Я могу предположить, зная о его коммунистических симпатиях, что он воспринимал бы все эти мобильники как буржуазную блажь. Он совершал свои открытия из чисто научной любознательности.
Так же было и с Майклом Фарадеем. Чтобы заработать денег на свои исследования в области электромагнетизма, он придумал шоу: соорудил металлическую клетку, сел в нее, запустил ток огромной силы, чтобы вокруг шли искры. Сам же находился внутри клетки в безопасности. Когда Фарадея спросили, как его электромагнитные исследования можно применить на практике, он не сразу нашелся, что ответить, предположив создание «каких-то забавных игрушек». А сейчас без электромагнетизма невозможно представить современный мир. Вложения в науку можно сравнить с вложениями в образование детей.
Разве эти красочные примеры не могут переубедить тех, кто выделяет средства на финансирование науки?
– Характерна точка зрения Германа Грефа, который как-то спросил: стоит ли государству оплачивать любознательность ученых? Если сравнивать с развитыми странами, то у России сейчас наименьшее финансирование науки в целом. Хочу верить, что положение меняется. Радует, что и в нашей стране, и в мире стали награждать людей, занимающихся фундаментальными исследованиями. Например, сейчас отмечают астрофизиков, которые изучают, скажем, черные дыры, Вселенную. Понятно, что в ближайшее время подобные исследования не сулят практической выгоды. Но человек и отличается от животного тем, что он стремится понять, как устроен мир вокруг него. А это понимание неминуемо принесет практические результаты. Не нужно только требовать от ученых результатов по графику барона Мюнхгаузена.
Но тогда есть риск вообще не получить никакой выгоды от науки.
– Есть внутренняя логика науки и культуры. Рано или поздно человечество подходит к тем проблемам, которыми занимаются ученые. Мы знаем, что порой одновременно и независимо друг от друга ученые приходили к решению той или иной задачи. Так, например, случилось с Исааком Ньютоном и Робертом Гуком, которые пришли к созданию теории тяготения совершенно разными путями. Это лишний раз доказывает, что это открытие назрело.
А бывают и случаи, когда ученые не замечают, какое грандиозное открытие они сделали. Или замечают, но общество их открытие на тот момент не оценивает. Наука неминуемо влияет и на всю общественную жизнь. Вспомним творческую и социально-политическую эволюцию Андрея Сахарова. Он был одним из создателей водородной бомбы, рассчитывал бесчеловечный проект, как угробить больше людей в США, правда, потом оправдывался, что эти расчеты были для него не более чем игрой ума. Годы спустя он стал правозащитником и призывал вообще отказаться от ядерного оружия. Я в этой эволюции ничего странного не вижу. Сначала Сахаров выступал как патриот своей Родины. Он понимал, что водородная бомба нужна в качестве противовеса. Но долг Сахарова перед Родиной перерос в долг перед всем человечеством. Задолго до войны Альберт Эйнштейн выступил с манифестом, призывая остановить все исследования в области ядерной физики. Понятно, что сделать это было невозможно.
Наука безгранична в своих возможностях?
– Я не пророк, чтобы отвечать на такие вопросы. Наш мир безграничен. Как показывает история, даже, казалось бы, самые неоспоримые теории порой опровергаются. Сначала так произошло с геоцентрической системой. После открытий Эйнштейна и появления квантовой механики абсолютной истинности лишилась классическая физика. Сейчас все чаще оспаривается уже и теория относительности. Многие боятся этого. Потому что если удастся ее опровергнуть, рухнет наша нынешняя научная картина мира. Но мир же не рухнет. Появится лишь повод для создания совершенно новой картины мира. Точно так же, как Николай Коперник не собирался разрушать Вселенную Клавдия Птолемея – он хотел ее лишь подправить. А потом был вынужден в течение долгих лет исследований прийти к выводу, что нужно «остановить» Солнце и заставить двигаться Землю.
Наивно верить в абсолютную истину, ожидать, что наступит время, когда станет известно буквально все, когда поставят печать и возгласят, что наука закончилась.
Никто не знает, какие повороты предстоят в науке. Но все они будут исходить из того, что уже открыто.
Но разве наука не ограничена опытом, техническими возможностями?
– Даже позитивисты, возвеличивающие науку – Герберт Спенсер, Огюст Конт, – считали, что есть области знания, которые никогда ей не будут подвластны. Например, химический состав далеких звезд, куда люди не смогут добраться. А всего через два года после этого заявления был открыт спектральный анализ, который позволяет никуда не летать, но дает возможность узнать о составе небесных тел. Инструментальные границы науки тоже расширяются. Это будет происходить и далее. Если бы мы кому-нибудь даже в конце XX века сказали, что в небольшом телефоне, который сейчас есть почти у каждого в кармане, будет, по сути, заключена вся информация, которую накопило человечество за время своего существования, никто не поверил бы.
Но при этом вспомните того же Эриха Фромма, метко подметившего, что при всех грандиозных открытиях, которых добилось человечество, мы так и не узнали, что там, за порогом смерти.
– Это уже область философии. У меня был однокурсник, астрофизик. Мне хорошо запомнились его слова: «Для меня астрофизика – самая главная из наук. Но наука – не самое главное в жизни». Его спрашивали: «А что же главное?» – «Сама жизнь», – отвечал он.
Так, может, лучше наслаждаться жизнью без науки?
– Наука обогащает наш кругозор. Те, кто движет науку, – пассионарии. Сейчас мы, наверное, живем в том времени, когда общество смотрит на таких людей, как на белых ворон, как на блаженных, которые не понимают реалий жизни. Но если не воспитывать пассионариев, невозможно никакое развитие. Общество привыкло к клиповому мышлению. Привыкло, что в мобильном телефоне всегда можно найти ответы практически на все вопросы. Но чтобы подняться на новый уровень – открытия тайн природы, – нужно еще уметь осмыслить факт. Учить этому, конечно, надо начинать со школы. А в школе, к сожалению, сейчас не учат, а обучают. Чтобы быть хорошим ученым, необходимо иметь широкий круг интересов. Когда-то мне казалось, что я поступаю неправильно, если трачу свое драгоценное время на то, что не относится к моей профессии: на музыку, искусство. Потом понял, что, во-первых, «не надо наступать на горло собственной песне»: жизнь дается один раз. Во-вторых, мое увлечение искусством оказалось очень полезным в профессиональном плане. Узкоразвитый ученый может быть только технарем, решающим сиюминутные задачи.
Как же вырастить пассионариев для науки? Дать ученым больше денег и ждать результата?
– Психология ученого в том, что, если в нем кто-то нуждается, он готов будет стараться передать свои знания. У Роберта Бойля было выражение о том, что воспитателями должны быть аристократы духа. Ученому, безусловно, надо давать больше свободы. Да, нужно создать и инструментальную базу, которая требует вложения серьезных финансов. Но это опять же предмет культурной политики государства. Если мы не можем в разы повысить финансирование, почему бы государству не повышать хотя бы авторитет науки?
Почему не снимают художественные фильмы, посвященные ученым? Подвиги великих спортсменов и политиков экранизируют. А что, у нас нет талантливых ученых?
Почему бы не экранизировать жизнь того же Дмитрия Менделеева? Это не требует каких-то огромных денег. Как-то на одной научной конференции меня спросил китайский коллега, сколько в России получает профессор. Я из чувства патриотизма сказал, что примерно тысячу долларов. На что китаец мне ответил: «На что же рассчитывает страна, которая платит своим профессорам так мало?»
Наука победила религию?
— Сейчас многие считают, что наоборот. Мы знаем, что религия для многих является утешением в жизни. Но если говорить о настоящих ученых и подлинных религиозных деятелях, то и те, и другие должны искать мосты друг к другу. В сфере внимания и науки, и религии — человек и природа. И как жить под богом. Сейчас популярна точка зрения, что жить без религиозной веры — безнравственно. А между тем еще французские энциклопедисты отмечали, что лишь высоконравственный человек может быть атеистом. Для него определяющим является не страх перед божьей карой, а суд собственной совести. Религия и наука часто ставят близкие вопросы. Как устроена Вселенная? Каково место человека в этом мире? И тут должен быть диалог. Надо избегать как религиозного фанатизма, так и воинствующего атеизма. Сейчас мне кажется, что попытки навести мосты между религией и наукой имеют успех. По крайней мере я не вижу такого противопоставления между этими сферами духовной деятельности человека. Не с точки зрения обывателей, конечно, а с точки зрения профессионалов. Опять же это должно идти от семьи и школы — умение слышать других. Как учил Мартин Лютер Кинг, надо с уважением относиться к чужому мнению и не бояться признать правоту собеседника. А если видишь, что ты прав, найти слова, чтобы его убедить.