Постельные бунты
«Говорят, в Коломне монахи из яблок делали волшебную пастилу…»
Сей факт никаким сомнениям не подвергается. Даже клятые нигилисты не взяли бы на свою чёрную душу грех утверждать, что вышеупомянутая пастила недостойна была быть подаваема к императорскому столу. Однако же, произошла в сей благолепной картине каверза неожиданная.
Открывать филиал пастильной мануфактуры в столице коломенские монахи категорически отказывались, крайне невнятные обоснования сему приводя. Как следствие, покуда свежайшая пастила из пасторальной Коломны доезжала до великого града Санктъ-Петербурга, она становилась вельми злокозненна, сиречь "подобна Александрийскому столпу"© в смысле твёрдости ея. И Его Величество был вынужден ежедневно и собственноручно разбивать пастилу на подоконнике обеденной залы молотком, после чего съедал всё до последней крошечки, даже, по слухам, облизывая подоконник.
Когда же во время очередного чаепития государь император от всей великой души заехал себе молотком по пальцу, то даже голубиному терпению Его христианнейшего Величества пришёл конец. Произнеся краткую, но зело экспрессивную речь, государь император вызвал к себе Священный Синод в полном составе и, грозно помавая скипетром семо и овамо, повелел им перевести "пастильных дел мастеров монашеского чину" в столицу, для организации крупнейшей пастилоделательной мануфактуры. Сим великим распоряжением государь император невольно ущемлял стяжательские интересы своего бывшего любимца, гранд-кондитер-поставщика Двора Его Императорского Величества, Алексея Ивановича Абрикосова, о деяниях коего внимательный читатель данного журнала уже весьма осведомлен. Используя свои богомерзкие чернокнижные знания и немалые денежные средства, Алексей Иванович Абрикосов через третьих лиц подбивает коломенских монахов на всяческое фрондерство и прямое сопротивление монаршей воле, а попросту говоря – на бунт. Чернецы и послушники коломенской обители вступают в идейное противустояние с посланными государем спецфельдъегерьскими командами, насмерть забрасывая их прошлогодней пастилой, коей на монастырских складах скопилось преизрядное количество. Более того, коломенская епархия открыто отложилась от синодальной власти, объявив себя носителями истинного сладостного богознания, а неистовый протопоп Сосипатр, самозвано присвоив себе владыческий чин, официально возглавил второй церковный раскол, впоследствии названый историками "Пастильным". Глуховатое и малообразованное тогдашнее крестьянство, разумеется, неправильно интерпретировало данный термин, но охотно присоединилось к смуте. В деревнях и сёлах вспыхнули так называемые "постельные бунты". "Эхма, мужики, слыхали, что давеча владыко Сосипатр на проповеди глаголил? Усе жёны, грит, ныне общие, и не должно им отказывать никакому страждущему ласк их!" "Щаз вот, разбежались, — ответствовали жёны, уперев руки в боки, — так и будем давать кажному ледащему мужичонке? Обломайтесь, сатрапы, кого сами захотим, того и одарим телесами своими во охотку да в полное наше удовольствие". "Ну, хоть так", — соглашались мужики и резво подкатывали к соседкам да кумушкам с целью гламурного времяпрепровождения на ближайшем сеновале. Духовные скрепы начали натужно поскрипывать, а семейно-домостроевские ценности угрожающе раскачиваться, грозя утянуть империю в пучину блудодейства вавилонского и всякого прочего разврату, тем более что к пастильной ереси охотно стали склоняться и мещане с купечеством, а особливо разночинцы всяческие. «А и то, — мыслили они промеж себя, — опосля, глядишь-тко, и затянут власти предержащие нравственные гайки большим и тяжёлым паровозным ключом на сто двадцать обратно взад; ныне же след пользоваться умонастроениями теперешними вовсю, дабы не жалеть впоследствиях об упущенном…» Вавилонский блуд лавинообразно набирал обороты, грозя выплеснуться за пределы Коломенской губернии, вовлекая за собой в пучину греха, повторю, весь величественный корабль империи. Государю императору пришлось принимать крайне решительные меры, дабы обуздать распоясавшуюся ересь, что с превеликими трудами, и совсем не вполне, но кое-как удалось…
Таким образом, небольшой кусочек замечательной, но чёрствой пастилы привёл к тому, что в конце XIX века в России началась сексуальная революция, на полвека опередившая подобные процессы в Старом и Новом Свете.
