«Ребята жить хотели!» Прошли похороны спасателей, погибших на «Листвяжной»
28 ноября в Храме Покрова Божией Матери в Калтане прощались с двумя спасателями: Александром Аникиным и Алексеем Рыловым. Они погибли в забое во время поисково-спасательной операции на шахте Листвяжная.
Оба служили в военизированном горноспасательном отделении № 3, который базируется в Калтане в посёлке Постоянном. Как прошли похороны и что говорят о погибших спасателях близкие и знакомые - в репортаже «АиФ».
Одним матерям праздник, другим - горе
Калтан – небольшой провинциальный шахтёрский городок, в котором проживает чуть больше 20 тысяч жителей. А потому и знают все друг друга в лицо. 28 ноября на прощание со спасателями собралась практически половина города: черные платки, заплаканные глаза женщин, подвыпившие мужчины, стайками сбившиеся подростки.
Около цветочного киоска, что рядом с вокзалом, с утра толпится много народу. Продавщицы вдвоем оформляют красивые букеты женщинам, ведь сегодня День матери. «Мне вот тот букетик из роз», «мне, пожалуйста, красивые герберы», – улыбаются покупатели. «А мне две розы и четыре гвоздики, – произносит пожилая женщина с заплаканными глазами, – еду проводить в последний путь своего одноклассника и его товарища. Даже думать боюсь, каково сегодня их матерям... У Саши-то мама второго в семье хоронит: муж погиб, спасая шахтёров на Распадской в 2010 году. Теперь сын... »
Едем в церковь. Всюду машины и автобусы МЧС, реанимации, десятки людей в форме, множество горожан, траурных венков – от коллег из разных точек страны, от администрации Кузбасса, властей города, родных и близких. Среди лиц часто встречаешь глаза шахтёров – не ошибешься, они словно подкрашены угольной пылью. Чему удивляться – в Калтане мужчины, в основном, трудятся на разрезах и шахтах, которых тут немало.
Пахнет ладаном и валерьянкой
Издалека раздаётся сирена. Появляется прощальный кортеж. «Вот ребят и привезли! Алексей-то, командир который, дом строил, мечтал на пенсии там пожить. Рукастый был. У него дочка, сын и уже внуков трое. Всего-то 55 лет было. Шахтёром был сначала, шахту очень любил, а потом пошёл в спасатели», – рассказывает мужчина в форме, пытаясь скрыть слёзы.
В церкви пахнет ладаном и валерьянкой.
«А Сашка-то совсем молодой! Ему только 33 года. Жена и двое детей маленьких остались. Он ведь по стопам отца пошёл – правда, сначала пожарным был, но всё-таки решил уйти в спасатели. Каким он был добрым, чутким и внимательным. Таких людей, наверное, уже и нет, – вздыхает пожилая женщина. - Мы ведь все хорошо знали их семьи. У него мама педагог. Ребята жить хотели!»
Начинается отпевание. «В нашем городе особенный траур – мы провожаем в последний путь Александра Аникина и Алексея Рылова. Они отдали самое ценное, что у них есть, свою жизнь, чтобы спасти других. Это настоящий подвиг», – говорит протоиерей храма Сергей Добровольский.
Эта беда для Калтана не первая: 10 лет назад после взрыва на «Распадской» спасатели уже похоронили четверых своих товарищей. Алексея и Александра похоронят рядом с друзьями. Нет, не коллегами.
«Не люблю этого слова – коллеги. Мы не любим себя так называть, всегда были большой дружной семьей, считали друг друга братьями. Мне посчастливилось служить с прекрасными людьми. Это были профессионалы с большой буквы, – рассказывает Андрей, сослуживец погибших. – У Алексея колоссальный опыт спасателя, он большую часть жизни отдал этой профессии, это человек, на которого и я и мои коллеги смотрели с уважением, на него равнялись. Он всегда был готов помочь в работе, очень отзывчивый. В нашей службе нет случайных людей, и он был прямым этому доказательством: до последней секунды своей жизни был передан своей работе».
О каждом из погибших вспоминают с теплотой. «Про Александра могу сказать то же самое, за исключением того, что он проработал намного меньше, но не стажем измеряется опыт, – продолжает Андрей. – Саша был перспективным молодым специалистом, который до ВГСЧ работал пожарным. Так уж сложилась судьба, что его отец тоже работал в ВГСЧ и погиб на шахте Распадской в 2010 году, а Саша пошёл по его стопам. Он отличался спокойствием и рассудительностью, схватывал все на лету, я думаю, что нет никаких вопросов в нашем деле, с чем бы он не смог разобраться. И я не сомневаюсь, что должность респираторщик была лишь отправной точкой в его карьере, но судьба вмешалась...»
На одном кладбище
Вокруг храма все разговаривают вполголоса, ожидая выноса тел. Двое мужчин обсуждают работу спасателей: «Они понимают, что ходят по лезвию бритвы между жизнью и смертью. И не боятся. Настоящие мужики! Не каждый так может!» Но слышны и другие разговоры: «За такую работу люди получают копейки. Неужели нужно было погибнуть, чтобы семья получила квартиру, а не платила за неё по 20 лет?», «Через неделю обо всех забудут, а кто позаботится о семье, которая осталась без кормильцев?»
Люди потихоньку начинают выходить из церкви, под руку выводят родственников: кто-то плачет, кто-то бессмысленными глазами смотрит перед собой, словно не осознавая, что произошло... Хоронят ребят на Шушталепском кладбище – могилы практически рядом с дорогой – их можно легко оттуда увидеть. Рядом – погибшие 10 лет назад на Распадской товарищи. «Разве знал я, что снова сюда вернусь? Это словно было вчера – хоронили четверых. А теперь снова. Страшно. Какой же дорогой ценой нам достаётся уголь! Будь он проклят!» – вздыхает пожилой мужчина. Он много лет проработал в шахте, теперь на пенсии. Он еле-еле стоит, его ноги утопают в снегу, которого здесь так много. Глаза блестят.
На кладбище громко плачут женщины, ручьём текут слёзы у мужчин. И вдруг включаются десятки сирен – все, кто приехал, включили в машинах спецсигналы, провожая ребят в последний путь. К ним присоединились проезжающие мимо машины. И этот пронизывающий до глубины души гул – словно звук той сильнейшей боли, которая остаётся после потери мужей, отцов, сыновей, сослуживцев.