Пуля для генерала
Александр Проханов
Генерал Лев Яковлевич Рохлин — человек легендарный. Его военный путь через Афганистан и Чечню отмечен множеством ран, подвигами и орденами. Когда ему присвоили звание Героя России за успешные операции в Чечне, он отказался от награды, сказав, что участие в гражданской войне не делает военного героем. Его жизнь была яркой и славной, а смерть загадочной и трагичной, вокруг неё до сих пор витают сумрачные слухи и недомолвки.
Мне не удалось пересечься с Рохлиным в Афганистане, он воевал в Файзабаде и Газни, а мои пути пролегали через Герат, Шинданд, Кандагар. И о Рохлине я услышал только в Чечне во время первой чеченской. Корпус Рохлина участвовал в боях за Грозный, а я находился тогда в тех районах Грозного, которые его корпус штурмовал. Был взят дворец Дудаева — огромный, дымный, смрадный, изрезанный и иссечённый снарядами, похожий на вафлю с водружённым над ним Андреевским флагом, который установили штурмовавшие дворец морские пехотинцы. Ещё шли бои за Сунжей, на земле лежали неубранные трупы, и привокзальный ангар с тяжёлой дверью был полон мертвецов.
Грозный был ужасен. Его стирали с лица земли авиация, артиллерия, танки. Страшнее всего выглядели деревья с расщеплёнными стволами, срезанными ветками, их обрубки поднимались к дымному небу, словно взывали к милосердию. И тогда, в Чечне, я не встречался с Рохлиным. Помню, как на командный пункт батальона привезли убитого солдата. Тот лежал на земле, и мимо него, не обращая внимания, проходили офицеры штаба, поглощённые кровавой рутиной войны.
С Львом Яковлевичем Рохлиным я познакомился позднее, в Москве, когда он, прославленный генерал, был уже депутатом Государственной Думы, и вокруг него собралась вся патриотическая оппозиция. Разгромленная в 1993 году танками Ельцина, она после тех страшных ударов медленно собиралась вокруг генерала Рохлина. Он показался мне очень живым, подвижным, доступным, человечным, без тени чванства, которым тогда грешили многие депутаты Госдумы. Меня познакомил с ним Виктор Илюхин, и в первую же минуту знакомства Рохлин ошарашил меня своими откровениями. Мне, мало ему известному, или не известному совсем человеку, он стал рассказывать о своих намерениях отстранить от власти диктатора Ельцина. Рассказывал, как соберёт в Москве миллионный митинг, этот митинг поддержит армия, и многотысячный народный сход объявит президента Ельцина вне закона. Речь шла о военном перевороте. Мне было странно и неловко выслушивать эти признания, которые требовали глубочайшей конспирации: малейшая неосторожность могла подвести знакомых с этими планами людей. В откровениях Рохлина было нечто наивное или даже болезненное.
Он пригласил меня к себе на дачу в Наро-Фоминский район. Я поехал. Мы обедали. За столом были он, его супруга Тамара и я. Рохлин предлагал мне заниматься информацией в будущем правительстве, которое он намеревался создать. А теперь, накануне этих грозных событий, он хотел, чтобы я помог издавать газету его движения "В поддержку армии, оборонной промышленности и военной науки". Он рассказал, как видит эту газету. Возлагал большие надежды на газету "Завтра", полагая, что она после его победы станет ведущей газетой новой России.
Его жена Тамара устала от наших разговоров, и ей захотелось прочитать мне стихи. Она начала читать сочинённые ею милые женские четверостишия. Рохлин резко, даже грубо её оборвал и отослал из-за стола. Я видел, какое огорчение было на её лице. Ей некому было поведать о самых сокровенных чувствах, переживаниях, излить свою лирическую душу.
Мы несколько раз встречались с Рохлиным, и меня всегда изумляла и пугала его беспечность: мы стояли в думском коридоре, мимо шли депутаты, здоровались с ним, он откликался на рукопожатия и продолжал мне говорить о восстании, об устранении Ельцина, о войсках, которые по его зову погрузятся в эшелоны и прибудут в Москву.
В день рождения Макашова стараниями того был накрыт праздничный стол. Мы сидели рядом с Рохлиным, он был весел, оживлён, шутил, радовался обществу друзей, произносил свободолюбивые тосты. А потом были танцы, я пригласил Тамару Рохлину, мы кружились с ней среди танцующих под музыку сентиментального шлягера, который, кажется, назывался "Погода в доме", где размолвка между влюблёнными, случившаяся посреди осенних дождей, легко решалась «с помощью зонта».
Убийство Рохлина было ошеломляющим. Говорили, что жена Тамара застрелила его ночью из пистолета, и что это — результат семейной драмы, семейной ссоры. Но никто этому не верил. Все полагали, что это политическое убийство, что Рохлин был устранён как опасный заговорщик, вокруг которого сплотилась оппозиция, и он являлся серьёзной угрозой для власти Ельцина. Патриотическое сознание, склонное к мифологиям и тайным версиям, утверждало, что Рохлина убили спецслужбы, что агент спецслужб был приставлен к Рохлину, его семье, что он подверг психологической обработке жену Рохлина, и ею в эти трагические минуты управляла другая воля.
С Рохлиным прощались в Доме офицеров Московского военного округа. Помню его желтоватое, неживое, с большими губами и тяжёлыми закрытыми веками лицо. Там, у гроба Рохлина, я в первый и последний раз взял интервью у Лужкова, который пришёл проститься с Рохлиным, и это говорило об их духовной и политической близости.
Теперь, когда Льва Рохлина давно нет среди нас, я вспоминаю наши встречи. И особенно ту, на дне рождения генерала Макашова, мой танец с Тамарой Рохлиной под сентиментальный шлягер "Погода в доме". В моём сознании всё время всплывает строка, где распря между двумя любящими сердцами в осенний день легко решается с помощью ПМ.