"Это какой-то судный день". Почему в Чечне много больных раком?
235
4 февраля – Всемирный день борьбы против рака. Согласно официальной российской статистике, одна из лучших онкологических ситуаций в стране наблюдается в Чечне. Правозащитники в эти цифры не верят, указывая на обратное: онкология прогрессирует. Этому называют несколько причин: разрушение экологии в республике, последствия военных действий и необходимость платить за медицинские услуги и обследование из собственного кармана.
На начало 2020 года Минздрав России насчитал в Чечне 1043 онкобольных на 100 тысяч жителей (меньше только в Дагестане и Туве). В тройке лучших по этому показателю республика оказывалась и в 2019, и в 2018 годах, а в 2017 году и вовсе была названа "самым здоровым" субъектом РФ.
Но как можно зарегистрировать всех онкобольных, если для всей Чечни действует только один онкологический диспансер и за обследование нужно платить? Так, в ноябре 2020 года Чечня попала в список российских регионов, где больше всего экономят на проведении исследований для диагностики онкологических заболеваний.
Очереди в республиканском онкодиспансере в Грозном – длинные. Многих из больных сопровождают один-два родственника. Больше всего людей собирается в "прихожей" хирургического отделения. Здесь холодно. На полу еле слышно работает электрический обогреватель воздуха, люди сидят в застёгнутой верхней одежде, скрестив руки на груди или держа их в карманах. На двери охранного пункта медучреждения висит наклейка с надписью "Дуа от рака" (молитва).
Люди здесь уже давно успели познакомиться семьями – знают друг друга по именам, интересуются тем, как проходит лечение, поддерживают и желают скорейшего выздоровления. Такой диалог чаще всего заканчивается словами "не переживайте, на все воля Аллаха".
Опрошенные Кавказ.Реалии пациенты рассказали свои истории борьбы с онкологией и дали оценку получаемой в республике медицинской помощи для онкобольных.
Раиса: "Когда в семье есть больной ребенок, родителям о себе думать не приходится"
54-летняя Раиса, работающая в одной из грозненских поликлиник, потеряла своего мужа летом прошлого года. За год до смерти у 65-летнего Абдурахмана начал ухудшаться голос, появилась охриплость, а цвет кожи на лице потемнел. На обследование мужчина согласился только после полной потери голоса. В итоге обнаружили опухоль и тромб в шейном отделе.
Все силы и средства семья посвящает уходу за 10-летней младшей дочерью, которая страдает синдромом Дауна. На фоне болезни девочка в последние годы практически полностью потеряла зрение. Когда в семье есть больной ребенок, родителям о себе думать не приходится – так объясняет Раиса такой поздний визит мужа в клинику.
"Я видела все его симптомы, но он говорил, что с ним все хорошо. На самочувствие он никогда не жаловался, потому что мы все время бегали с ребенком, про свое здоровье вообще не думали. В итоге я уговорила его обследоваться в республиканском диспансере, а затем и во Владикавказ повезла", – рассказывает Раиса.
И в местной клинике, и во Владикавказе за все процедуры и услуги Раиса платила сама. По словам врачей, наибольшую опасность представляла не сама опухоль, а тромбозное образование в шейном отделе. Спустя некоторое время состояние Абдурахмана ухудшилось. Раиса повезла его в центральную районную больницу Грозного. Через два дня его перевели в 9-ю городскую больницу, чтобы поддерживать вентиляцию легких.
"В тот же вечер он мне позвонил и попросил, чтобы я его забрала домой. Я спросила, что случилось, но он никаких причин не назвал. Он просто умолял, чтобы я его оттуда забрала домой. Клянусь, он мне так и сказал: "Если ты сегодня меня отсюда не заберешь, то завтра получишь меня мертвым". Я распереживалась и поехала после работы к нему. На следующий день после обеда он умер от венозного тромба в шейном отделе. Так указано в медицинском заключении", – вспоминает Раиса.
К мужу ее не пустили из-за ограничений, связанных с ковидом. После телефонного разговора с Абдурахманом Раиса многократно звонила врачам в надежде выяснить, что с супругом. Но врачи заявили, что она своими звонками мешает им лечить пациента.
Сейчас Раиса в одиночку воспитывает троих детей, а сама испытывает проблемы со здоровьем. "У меня у самой сейчас голос охрипший. После этого случая у меня как будто образовался комок в горле, я до сих пор его чувствую", – говорит наша собеседница.
Раиса предприняла попытку обследоваться, но, когда дело дошло до биопсии (изъятие тканей из организма с целью выявления онкологии), она передумала. "Я очень боюсь этой биопсии, переживаю, что со мной что-то случится и дети останутся одни. Хвала Аллаху, я пока держусь, работаю", – заключила она.
Нура: "Раньше онкология не была так распространена"
59-летняя Нура лечится от онкологии "по женской части" и сейчас находится на стадии прохождения химиотерапии.
За первое обследование в диспансере она платила из собственной пенсии. После обнаружения опухоли и проведения операции, по ее словам, медицинская помощь оказывалась ей бесплатно, включая услуги компьютерной и магнитно-резонансной томографии.
Нура воодушевленно рассказывает о "прекрасном отношении к пациентам" и профессионализме ее лечащего врача и хирурга. Достаточно просто с ними побеседовать, говорит женщина, и кажется, что процесс исцеления "уже начался".
В то же время Нура не доверяет рейтингу, согласно которому Чечня находится в списке регионов с наименьшим количеством онкобольных: "Клянусь Богом, у нас столько людей с онкологией! Хуже всего, что ее обнаруживают даже у совсем молодых. Приходят с родителями, 18 лет, 20 лет, 25 лет – совсем маленькие дети. Я не знаю, поликлиники просто переполнены онкобольными".
Свои предположения касаемо количества больных женщина высказывать не стала. "Я не могу сказать, с чем это может быть связано. Но раньше онкология не была так распространена. Редко когда можно было встретить эту болезнь, а сейчас куда ни глянь – онкология, опухоль", – подчеркнула она.
Табарик: "С начала карантина я вообще за эти препараты не платила"
У 41-летней жительницы г. Шали Табарик онкологию "по женской части" обнаружили в саратовской клинике, куда она ездила для обследования дочери. Там же она перенесла операцию, вернулась в республику и встала на учет в качестве онкобольного в Шали и в Грозном.
Химиотерапии, к счастью, Табарик удалось избежать, так как болезнь выявили на ранней стадии. Сейчас она принимает соответствующие лекарства, которые, по ее словам, выдаются ей своевременно и бесплатно. Собеседница расхваливает местных онкологов, особо отмечая работников республиканского диспансера.
"Я бы даже не лечилась в Саратове, меня местные врачи устраивают. Просто я там у своих родственников остановилась, а в их клинике обнаружили [онкологию] и сразу сделали операцию. А так у нас очень сильные онкологи, особенно в республиканском [диспансере]. Все необходимое лечение я здесь получаю. К примеру, с начала карантина я вообще за эти препараты не платила. Сейчас у меня снова назначено УЗИ, его тоже бесплатно прохожу", – рассказала она.
Женщина считает, что за последние три года в республике намного выросло количество онкобольных. Но мнение о том, что такая тенденция наблюдается только в Чечне, ей кажется глубоким заблуждением.
"Я лежала в клинике в Саратове. Там происходит то же самое – вся больница переполнена больными онкологией: и молодые, и старики. И неправда, что там только все наши лечатся, я в своей палате была одна среди русских", – подчеркнула Табарик.
Валид: "Платить приходилось за все, кроме физрастворов"
60-летнему Валиду в прошлом году из-за раковой опухоли удалили почку. На протяжении всего периода лечения он не получал предусмотренные медицинской страховкой бесплатные лекарства и услуги. Все указанные в назначении врача медикаменты покупал для него сын, рассказывает он.
Платить приходилось за все, кроме физрастворов. К примеру, пять тысяч рублей Валид заплатил анестезиологу, три тысячи – за то, чтобы "отправить" ему, пациенту, вырезанную почку. Собеседник до сих пор не понимает, на что конкретно были запрошены эти деньги – почку никуда не отправляли, а просто выдали ему в больнице.
Однако лечением Валид полностью доволен. Он не жалеет о том, что прошел обследование "на родине" и не стал подавать документы на квоту на иногороднее лечение. Своих лечащих врачей из онкологического диспансера Грозного он называет "исключительными профессионалами" и помнит каждого по имени и фамилии.
Из-за большого количество больных онкологией в республике Валид называет сегодняшнее положение "судным днем": "Я не был в других онкобольницах по России, но мне кажется, что у нас больных больше всего. Народ, который стоит в коридорах республиканского [диспансера], – это какой-то судный день. Особенно в очередях на УЗИ и КТ", – поясняет он.
Сейчас Валид ходит по клиникам из-за серьезных проблем и со второй почкой. По его словам, врачи предложили лечение дорогостоящими лекарствами, цена которых достигает 30 тыс. рублей за курс. Собеседник считает, что нет ничего страшного в том, что льготные лекарства и услуги пришлось оплачивать самому – без денег сегодня ничего не решается, заключил он.
Химоружие и "торг с Россией"
Многие чеченцы уезжают лечиться от онкологии в странах Евросоюза, что также ведет к занижению реального числа заболевших в республике в официальной статистике. Нередки и такие случаи, когда о страшной болезни у себя или у детей узнают уже за рубежом. По ватсапу чеченцами распространяется множество объявлений, где просят помочь деньгами для лечения новорожденных от рака.
По наблюдениям проживающего Европе правозащитника Исы Ахъядова, в каждой из известных ему чеченских семей есть или был по крайней мере один заболевший. Это, уверен он, следствие применений химического и других видов запрещенного вооружения в республике в ходе войн 1990-х, 2000-х гг., а также плохой экологической ситуации в регионе.
"Нет смысла говорить о статистике, вся республика заражена", – резюмирует Ахъядов в беседе с Кавказ.Реалии.
Ахъядов отмечает, что у него есть архивные материалы, где жертвы и очевидцы рассказывают о случаях применения химоружия, включая заражение источника с целебной водой в Курчалоевском районе во время военных действий. Сам он засвидетельствовал следы химического поражения на девяти жителях республики, это мужчины, женщины и девочки.
"Люди рассказывали, что на рассвете был тяжелый минометный обстрел, после которого люди задыхались и падали. Некоторые опухали, и у них появились на теле какие-то розочки. Они могли с трудом разговаривать", – вспоминает он.
В бытность работы полномочным представителем Ичкерии в Азербайджане Иса Ахъядов контактировал с различными международными организациями по ситуации в Чечне, пытаясь привлечь внимание мировой общественности к проблеме. Обращался в Международный Комитет Красного креста, к "Врачам без границ", Всемирной организации здравоохранения, встречался с миссией США в Азербайджане.
"Были три [безуспешные] попытки международных специалистов пробраться в Чечню. Потом решили, что достаточно обследовать пострадавших на наличие в крови и на теле следов применения химикатов. Эти следы подтвердились. В Красном Кресте об этом знали, у них был координатор в Нальчике", – поясняет Ахъядов. По его словам, привлечь кого-то к ответственности не удалось, так как "пошел торг с [президентом России] Путиным" касательно российских природных ресурсов – нефть, газ.
Невнимание к экологической ситуации Ахъядов приравнивает к военным действиям. "У меня есть материалы, я занимался этой проблемой на протяжении 15 лет. Открыто обстреливать, бомбить сейчас невозможно, так как надо создать формальность мирной жизни, а способ убивать все равно нашли. Трубы не меняют, питьевая вода грязная, не контролируются накопительные источники водоснабжения", – перечисляет он.
О случае заражения воды в Чечне упоминает и правозащитница Зайнаб Гашаева, которая также в период войн собирала доказательства применения химического оружия – она работала на территории самой республики.
"Во время второй войны мы ездили в высокогорное село Гухой Итумкалинского района. Дядя моей знакомой умер от того, что сделал омовение в емкости для воды, которая находилась во дворе. Через несколько дней после этого у него стало отслаиваться мясо от костей, начиная с рук. Вскоре он умер", – рассказывает она Кавказ.Реалии.
У Гашаевой также имеются видеодоказательства применения химоружия в Чечне, которые она увезла с собой в Европу. Она пыталась привлечь международное внимание к положению жителей Чечни, добиться наказания для виновных в военных преступлениях. Многократно выступала публично на международных площадках, в том числе в Европарламенте. Однако ей на это отвечали, извиняясь, что это – "внутреннее дело России". И если санкции и вводились, то мизерные.
"В европейских странах боялись сделать какой-то протест против этой войны, чтобы не потерять российский газ. Были и такие ответы вроде "понимаете, у нас есть свои договоренности с Россией – газ, экономические отношения", – вспоминает она.
В то же время Гашаева замечает, что "сейчас мир по-другому стал смотреть на Россию", из-за чего остается надежда на то, что виновные понесут ответственность.
Так, отравление экс-полковника ГРУ Сергея Скрипаля в Великобритании в 2018 году и оппозиционера Алексея Навального в 2020 году вызвало шум в мировом пространстве, на фоне которого ряд экспертов не исключают введение санкций против России. Сообщалось также, что Германия планирует ввести экономические меры против России из-за убийства на территории страны в 2019 году бывшего чеченского полевого командира Зелимхана Хангошвили.
На начало 2020 года Минздрав России насчитал в Чечне 1043 онкобольных на 100 тысяч жителей (меньше только в Дагестане и Туве). В тройке лучших по этому показателю республика оказывалась и в 2019, и в 2018 годах, а в 2017 году и вовсе была названа "самым здоровым" субъектом РФ.
Но как можно зарегистрировать всех онкобольных, если для всей Чечни действует только один онкологический диспансер и за обследование нужно платить? Так, в ноябре 2020 года Чечня попала в список российских регионов, где больше всего экономят на проведении исследований для диагностики онкологических заболеваний.
Очереди в республиканском онкодиспансере в Грозном – длинные. Многих из больных сопровождают один-два родственника. Больше всего людей собирается в "прихожей" хирургического отделения. Здесь холодно. На полу еле слышно работает электрический обогреватель воздуха, люди сидят в застёгнутой верхней одежде, скрестив руки на груди или держа их в карманах. На двери охранного пункта медучреждения висит наклейка с надписью "Дуа от рака" (молитва).
Люди здесь уже давно успели познакомиться семьями – знают друг друга по именам, интересуются тем, как проходит лечение, поддерживают и желают скорейшего выздоровления. Такой диалог чаще всего заканчивается словами "не переживайте, на все воля Аллаха".
Опрошенные Кавказ.Реалии пациенты рассказали свои истории борьбы с онкологией и дали оценку получаемой в республике медицинской помощи для онкобольных.
Раиса: "Когда в семье есть больной ребенок, родителям о себе думать не приходится"
54-летняя Раиса, работающая в одной из грозненских поликлиник, потеряла своего мужа летом прошлого года. За год до смерти у 65-летнего Абдурахмана начал ухудшаться голос, появилась охриплость, а цвет кожи на лице потемнел. На обследование мужчина согласился только после полной потери голоса. В итоге обнаружили опухоль и тромб в шейном отделе.
Все силы и средства семья посвящает уходу за 10-летней младшей дочерью, которая страдает синдромом Дауна. На фоне болезни девочка в последние годы практически полностью потеряла зрение. Когда в семье есть больной ребенок, родителям о себе думать не приходится – так объясняет Раиса такой поздний визит мужа в клинику.
"Я видела все его симптомы, но он говорил, что с ним все хорошо. На самочувствие он никогда не жаловался, потому что мы все время бегали с ребенком, про свое здоровье вообще не думали. В итоге я уговорила его обследоваться в республиканском диспансере, а затем и во Владикавказ повезла", – рассказывает Раиса.
И в местной клинике, и во Владикавказе за все процедуры и услуги Раиса платила сама. По словам врачей, наибольшую опасность представляла не сама опухоль, а тромбозное образование в шейном отделе. Спустя некоторое время состояние Абдурахмана ухудшилось. Раиса повезла его в центральную районную больницу Грозного. Через два дня его перевели в 9-ю городскую больницу, чтобы поддерживать вентиляцию легких.
"В тот же вечер он мне позвонил и попросил, чтобы я его забрала домой. Я спросила, что случилось, но он никаких причин не назвал. Он просто умолял, чтобы я его оттуда забрала домой. Клянусь, он мне так и сказал: "Если ты сегодня меня отсюда не заберешь, то завтра получишь меня мертвым". Я распереживалась и поехала после работы к нему. На следующий день после обеда он умер от венозного тромба в шейном отделе. Так указано в медицинском заключении", – вспоминает Раиса.
К мужу ее не пустили из-за ограничений, связанных с ковидом. После телефонного разговора с Абдурахманом Раиса многократно звонила врачам в надежде выяснить, что с супругом. Но врачи заявили, что она своими звонками мешает им лечить пациента.
Сейчас Раиса в одиночку воспитывает троих детей, а сама испытывает проблемы со здоровьем. "У меня у самой сейчас голос охрипший. После этого случая у меня как будто образовался комок в горле, я до сих пор его чувствую", – говорит наша собеседница.
Раиса предприняла попытку обследоваться, но, когда дело дошло до биопсии (изъятие тканей из организма с целью выявления онкологии), она передумала. "Я очень боюсь этой биопсии, переживаю, что со мной что-то случится и дети останутся одни. Хвала Аллаху, я пока держусь, работаю", – заключила она.
Нура: "Раньше онкология не была так распространена"
59-летняя Нура лечится от онкологии "по женской части" и сейчас находится на стадии прохождения химиотерапии.
За первое обследование в диспансере она платила из собственной пенсии. После обнаружения опухоли и проведения операции, по ее словам, медицинская помощь оказывалась ей бесплатно, включая услуги компьютерной и магнитно-резонансной томографии.
Нура воодушевленно рассказывает о "прекрасном отношении к пациентам" и профессионализме ее лечащего врача и хирурга. Достаточно просто с ними побеседовать, говорит женщина, и кажется, что процесс исцеления "уже начался".
В то же время Нура не доверяет рейтингу, согласно которому Чечня находится в списке регионов с наименьшим количеством онкобольных: "Клянусь Богом, у нас столько людей с онкологией! Хуже всего, что ее обнаруживают даже у совсем молодых. Приходят с родителями, 18 лет, 20 лет, 25 лет – совсем маленькие дети. Я не знаю, поликлиники просто переполнены онкобольными".
Свои предположения касаемо количества больных женщина высказывать не стала. "Я не могу сказать, с чем это может быть связано. Но раньше онкология не была так распространена. Редко когда можно было встретить эту болезнь, а сейчас куда ни глянь – онкология, опухоль", – подчеркнула она.
Табарик: "С начала карантина я вообще за эти препараты не платила"
У 41-летней жительницы г. Шали Табарик онкологию "по женской части" обнаружили в саратовской клинике, куда она ездила для обследования дочери. Там же она перенесла операцию, вернулась в республику и встала на учет в качестве онкобольного в Шали и в Грозном.
Химиотерапии, к счастью, Табарик удалось избежать, так как болезнь выявили на ранней стадии. Сейчас она принимает соответствующие лекарства, которые, по ее словам, выдаются ей своевременно и бесплатно. Собеседница расхваливает местных онкологов, особо отмечая работников республиканского диспансера.
"Я бы даже не лечилась в Саратове, меня местные врачи устраивают. Просто я там у своих родственников остановилась, а в их клинике обнаружили [онкологию] и сразу сделали операцию. А так у нас очень сильные онкологи, особенно в республиканском [диспансере]. Все необходимое лечение я здесь получаю. К примеру, с начала карантина я вообще за эти препараты не платила. Сейчас у меня снова назначено УЗИ, его тоже бесплатно прохожу", – рассказала она.
Женщина считает, что за последние три года в республике намного выросло количество онкобольных. Но мнение о том, что такая тенденция наблюдается только в Чечне, ей кажется глубоким заблуждением.
"Я лежала в клинике в Саратове. Там происходит то же самое – вся больница переполнена больными онкологией: и молодые, и старики. И неправда, что там только все наши лечатся, я в своей палате была одна среди русских", – подчеркнула Табарик.
Валид: "Платить приходилось за все, кроме физрастворов"
60-летнему Валиду в прошлом году из-за раковой опухоли удалили почку. На протяжении всего периода лечения он не получал предусмотренные медицинской страховкой бесплатные лекарства и услуги. Все указанные в назначении врача медикаменты покупал для него сын, рассказывает он.
Платить приходилось за все, кроме физрастворов. К примеру, пять тысяч рублей Валид заплатил анестезиологу, три тысячи – за то, чтобы "отправить" ему, пациенту, вырезанную почку. Собеседник до сих пор не понимает, на что конкретно были запрошены эти деньги – почку никуда не отправляли, а просто выдали ему в больнице.
Однако лечением Валид полностью доволен. Он не жалеет о том, что прошел обследование "на родине" и не стал подавать документы на квоту на иногороднее лечение. Своих лечащих врачей из онкологического диспансера Грозного он называет "исключительными профессионалами" и помнит каждого по имени и фамилии.
Из-за большого количество больных онкологией в республике Валид называет сегодняшнее положение "судным днем": "Я не был в других онкобольницах по России, но мне кажется, что у нас больных больше всего. Народ, который стоит в коридорах республиканского [диспансера], – это какой-то судный день. Особенно в очередях на УЗИ и КТ", – поясняет он.
Сейчас Валид ходит по клиникам из-за серьезных проблем и со второй почкой. По его словам, врачи предложили лечение дорогостоящими лекарствами, цена которых достигает 30 тыс. рублей за курс. Собеседник считает, что нет ничего страшного в том, что льготные лекарства и услуги пришлось оплачивать самому – без денег сегодня ничего не решается, заключил он.
Химоружие и "торг с Россией"
Многие чеченцы уезжают лечиться от онкологии в странах Евросоюза, что также ведет к занижению реального числа заболевших в республике в официальной статистике. Нередки и такие случаи, когда о страшной болезни у себя или у детей узнают уже за рубежом. По ватсапу чеченцами распространяется множество объявлений, где просят помочь деньгами для лечения новорожденных от рака.
По наблюдениям проживающего Европе правозащитника Исы Ахъядова, в каждой из известных ему чеченских семей есть или был по крайней мере один заболевший. Это, уверен он, следствие применений химического и других видов запрещенного вооружения в республике в ходе войн 1990-х, 2000-х гг., а также плохой экологической ситуации в регионе.
"Нет смысла говорить о статистике, вся республика заражена", – резюмирует Ахъядов в беседе с Кавказ.Реалии.
Ахъядов отмечает, что у него есть архивные материалы, где жертвы и очевидцы рассказывают о случаях применения химоружия, включая заражение источника с целебной водой в Курчалоевском районе во время военных действий. Сам он засвидетельствовал следы химического поражения на девяти жителях республики, это мужчины, женщины и девочки.
"Люди рассказывали, что на рассвете был тяжелый минометный обстрел, после которого люди задыхались и падали. Некоторые опухали, и у них появились на теле какие-то розочки. Они могли с трудом разговаривать", – вспоминает он.
В бытность работы полномочным представителем Ичкерии в Азербайджане Иса Ахъядов контактировал с различными международными организациями по ситуации в Чечне, пытаясь привлечь внимание мировой общественности к проблеме. Обращался в Международный Комитет Красного креста, к "Врачам без границ", Всемирной организации здравоохранения, встречался с миссией США в Азербайджане.
"Были три [безуспешные] попытки международных специалистов пробраться в Чечню. Потом решили, что достаточно обследовать пострадавших на наличие в крови и на теле следов применения химикатов. Эти следы подтвердились. В Красном Кресте об этом знали, у них был координатор в Нальчике", – поясняет Ахъядов. По его словам, привлечь кого-то к ответственности не удалось, так как "пошел торг с [президентом России] Путиным" касательно российских природных ресурсов – нефть, газ.
Невнимание к экологической ситуации Ахъядов приравнивает к военным действиям. "У меня есть материалы, я занимался этой проблемой на протяжении 15 лет. Открыто обстреливать, бомбить сейчас невозможно, так как надо создать формальность мирной жизни, а способ убивать все равно нашли. Трубы не меняют, питьевая вода грязная, не контролируются накопительные источники водоснабжения", – перечисляет он.
О случае заражения воды в Чечне упоминает и правозащитница Зайнаб Гашаева, которая также в период войн собирала доказательства применения химического оружия – она работала на территории самой республики.
"Во время второй войны мы ездили в высокогорное село Гухой Итумкалинского района. Дядя моей знакомой умер от того, что сделал омовение в емкости для воды, которая находилась во дворе. Через несколько дней после этого у него стало отслаиваться мясо от костей, начиная с рук. Вскоре он умер", – рассказывает она Кавказ.Реалии.
У Гашаевой также имеются видеодоказательства применения химоружия в Чечне, которые она увезла с собой в Европу. Она пыталась привлечь международное внимание к положению жителей Чечни, добиться наказания для виновных в военных преступлениях. Многократно выступала публично на международных площадках, в том числе в Европарламенте. Однако ей на это отвечали, извиняясь, что это – "внутреннее дело России". И если санкции и вводились, то мизерные.
"В европейских странах боялись сделать какой-то протест против этой войны, чтобы не потерять российский газ. Были и такие ответы вроде "понимаете, у нас есть свои договоренности с Россией – газ, экономические отношения", – вспоминает она.
В то же время Гашаева замечает, что "сейчас мир по-другому стал смотреть на Россию", из-за чего остается надежда на то, что виновные понесут ответственность.
Так, отравление экс-полковника ГРУ Сергея Скрипаля в Великобритании в 2018 году и оппозиционера Алексея Навального в 2020 году вызвало шум в мировом пространстве, на фоне которого ряд экспертов не исключают введение санкций против России. Сообщалось также, что Германия планирует ввести экономические меры против России из-за убийства на территории страны в 2019 году бывшего чеченского полевого командира Зелимхана Хангошвили.