Книжные новинки: Таша Карлюка описала океаны жизни в трехлитровых банках
АННА БЕРСЕНЕВА, писатель При этом в рассказах, составляющих первую часть сборника, не происходит ничего сугубо оптимистического. В некоторых даже наоборот, как, например, в рассказе «Сначала»: мужчина просит женщину приехать к нему, потому что он ее хочет, она приезжает, объясняет, что не может быть с ним, потому что думает о другом, этот другой не подает о себе известий, секс все-таки случается, мужчине и женщине хорошо, утром она уезжает на велосипеде к себе домой через пустой пандемийный город… Ничего особенного - всем знакомый и довольно бестолковый однозвучный жизни шум. Но женщина пробивается через него: открывает книгу, которую безуспешно пыталась читать, и начинает ее заново. А в рассказе «Жизнь дала трещину» врач разноцветными нитками зашивает трещину, образовавшуюся в жизни героини. А героиня рассказа «Ты меня любишь?» проходит путь от нелюбви до любви буквально за три страницы. Почему все это ни минуты не выглядит мрачным или безнадежным, объясняет повесть «Быть Фросей Шнеерсон», составляющая основную часть книги. Повесть о девочке, родившейся в Киеве, в любящей семье, две ветви которой, мамина и папина, горячо отрицали возможность соединения своих «детей разных народов», а потом еще более горячо полюбили внучку, получившую в качестве компромисса феерическое сочетание имени и фамилии. Вот в этой-то девочке интерес к жизни и явился во всей своей силе: «Мне шесть лет, и взрослым кажется, что я еще ничего не понимаю. Ну а как же те шесть лет, что я уже прожила? Я ведь не сидела все это время в маленькой темной комнате с закрытыми ушами, глазами. Взрослые, я уже многое видела и слышала тоже немало! У меня есть на это время. Мне ведь не нужно смотреть в бумаги с цифрами и буквами с девяти до шести, в кастрюлю, чтобы суп не выкипел, на дорогу, дабы пешехода случайно не сбить... У меня есть время смотреть на то, что вам уже кажется не таким важным. Но если все это уже миллион тысяч лет на нашей земле, значит, оно главнее всех ваших взрослых важных вещей?!» Эта девочка знает, что ей «нужно успеть записать глупости взрослых и умности детей. Если уж начнется превращение, можно не успеть и очутиться в теле взрослого с твердым лбом и туннельным зрением, а оттуда обратно дороги нет — это невозвратимо». Фрося Шнеерсон вглядывается в жизнь с таким беспредельным вниманием, что сравнение со впитывающей губкой выглядит по отношению к ней слишком слабым. Впрочем, вглядываясь в самых близких людей, она именно напитывается знаниями о природе человеческой: «Папа берет меня с собой на работу, он у меня портной. Папа не как все, у всех пап есть автомобили, у моего папы — мопед, его шлем, как гипс на руке больного, — весь исписан, изрисован. Когда идет дождь, краска стекает на папино лицо, но он никогда не злится и не ругает меня, вместо этого папа кладет в мои руки шлем и просит нарисовать что-то новое». Она любит читать, «потому что зачастую книжки интереснее людей. Они расскажут, покажут, научат большему, а самое главное — их нескончаемый поток мыслей и слов можно прекратить тогда, когда ты сам этого захочешь, лишь закрыв надоевшую тебе страницу. Люди — неплохие существа, но в общении с ними нужна мера. У каждого мера своя. Моя — она такая ограниченная!» Кажется, что именно она, эта Фрося Шнеерсон, написала рассказы о зашитой разноцветными нитками жизни и о книге, которую надо читать заново, и о мысли, которая застревает в голове, как кость в горле («Мысль застряла в голове»), и о мужчине и женщине, которые думали, что не любят друг друга, а живут вместе просто ради эксперимента («Муж и жена понарошку»)… А собственно, почему кажется? Понятно, что образ автора не тождествен биографии автора, но не трудно догадаться, что у Таши Карлюка немало общего с Фросей Шнеерсон. Книга «Океаны в трехлитровых банках» свидетельствует об этом всем искрящимся жизнелюбием бесконечной молодости.