«Белград»: фрагмент из нового романа Нади Алексеевой
Описание одиноких будней эмигрантки Ани, уехавшей вслед за мужем в Белград, сменяются главами из ее неизданного романа об отношениях Антона Чехова и Ольги Книппер. Оказавшись в Сербии, героиня ищет спасение в объятиях такого же потерянного релоканта из России. «Сноб» публикует фрагмент из новой книги Нади Алексеевой, вышедшей в «Редакции Елены Шубиной».
Когда ноги согрелись, Аня высвободилась из кокона, пошла на кухню, уселась за стол, открыла ноутбук. Хотя бы понять, какие проекты поручили. Время до среды пролетит быстро.
И в первом же письме — задание опять по тональникам. Подборка кремов с фотографиями. Женщины среднего возраста. Крупные планы. Посыл кампании — новогодний: «Сделайте своему лицу подарок». Дальше был комментарий от Карины, что слоган стоит переформулировать. Еще бы.
Аня закрыла ноутбук. Деликатно, словно тот уже упрашивал остаться и поработать. Тренькнул телефон — сообщение от Руслана: просит поменять деньги, купить еды и приехать к нему в офис на вечерние посиделки: «Представлю тебя народу».
Ключ от квартиры нашла на узкой полке в прихожей. Из-под него торчало двести евро.
На остекленном фасаде суда проступила алая полоса заката, свет стал мертвенным, сумеречно-сизым.
Аня долго копалась в чемодане: вся одежда — жеваная, мятая. Джинсы еще ничего, а вот свитер в таком виде не наденешь. Заглянула в кухонный мрачный шкаф в поисках утюга. Особо даже не шарила. Не увидела — и с резким скрипом запечатала дверцами черноту, пахну́вшую отсырелой пылью. В спальне белый, новенький шкаф-купе был пустым. Незаселенным. Как дом, где вечером горит лишь пара окон. Руслан занял всего две полки: выложил футболки с трусами, джинсы, худи. Ни утюга, ни гладильной доски — лишь постукивают пустые вешалки на штанге.
Аня долго стояла под душем, согреваясь, собираясь с силами. Да и свитер заодно разгладится под паром. Дома, собираясь, прощаясь со знакомыми, она была бодрее. Здесь даже простые дела давались трудно. Акклиматизация?
Оделась, не спеша оттерла с плиты присохший кофе.
На входной двери не оказалось привычной защелки: она открывалась ключом изнутри и снаружи. Аня сделала пару чавкнувших оборотов вперед и назад: убедиться, что все правда работает. Что она сможет вернуться. Не доверяя белградским +15°C в декабре, накинула на свитер пуховик.
Тут рано темнеет, думала она, спускаясь по лестнице. В Москве пять, здесь всего три — и уже закат.
На улице ей сразу стало жарко, вроде как в апреле по зимней привычке накутаешься, выйдешь — и сваришься. Но возвращаться не хотелось. Расстегнула молнию, прошла мимо здания суда к проспекту Теслы — и тут на нее пахну́ло ледяным ветром.
Просквозило. Закашлялась, запахнула пуховик.
Большак, в отличие от московских, звучавших, когда машины разгоняются, будто резко сдернутый пластырь, лишь тихо шипел. Показался Дунай: блеснул ртутной водой, почти не отражавшей берегов. Аню отделяли от реки лишь длинная серая гостиница «Югославия» и ряд кафешек на набережной. Перебежала дорогу, забыв про светофоры. Машины сигналили, тормозили с визгом.
Кафешки оказались дебаркадерами, стояли прямо на воде. К ним с набережной вели мостки, одни — прочные, основательные, иные — наспех смастряченные. Свет на дебаркадерах не горел. Под мостками сбился в плавучие островки пестрый мусор. Барки заслонили весь вид на реку. Аня прошла вперед. Одно плавучее кафе было низким и кривобоким, с окном почти на крыше. Приблизившись, Аня поняла, что дебаркадер попросту затонул. Потому и вывернулся окном в небо, погрузив часть кровли в воду. Осиротевший мосток торчал над прибрежной прошлогодней листвой. Течение здесь было сильнее, вымывало мусор. Аня, наконец, разглядела Дунай. Вместо синего простора крупнейшей реки Европы — поток тяжелой жидкости, пахнущий тиной. Дунай равнодушно нес мимо Ани ветки и островки мутного пластика. На канистре проплыла чайка, застывшая в профиль, будто ее фотографировали. На том берегу реки — мелколесье. Бурое, безлистное.
Стемнело.
Аня поискала на онлайн-карте обменник — менячницу. Выстроила маршрут, доплелась. И наткнулась на окошко, наглухо закрытое жалюзи. Постучала в стекло, хмыкнула, решив про себя, что сербы не любят работать. Добралась до следующего обменника. Снова закрыто. В Москве шесть, тут, стало быть, всего четыре. У третьей менячницы прохожие, русские, сказали ей, что да, все закрыто до завтра — разве что в гостинице деньги обменяют. Пришлось вернуться к «Югославии»; впрочем, это было по пути к дому.
Ячеистое, бурое бесконечное здание выглядело бы как монумент социализму, если б не белье, развешанное на балконах. Рейтузы, полотенца, свитера, майки тянулись в два ряда и придавали «Югославии» жилой вид. Аня поднялась на растянутое плоское крыльцо, вошла внутрь. Зона ресепшн — белая, с синюшной подсветкой по стенам, словно вылепленным из сугроба, тусклый свет, как в заштатной больнице. Аня задержалась перед вывеской обмена валют. Но и тут никого не было. На стойке прилеплен стикер, маркером накалякано что-то по-сербски: перерыв или пересменок.
Аня прошла дальше, в холл. Мимо нее сновали постояльцы: в основном мужчины средних лет, в спортивных костюмах и черных шлепанцах на белые носки. Присвистывая, они поднимались и спускались по плавной изогнутой лестнице с красным ковром, какую и ожидаешь в «Югославии». На стене часы показывали время в разных городах. Оказалось, это в Белграде шесть вечера. Ясно. Черт. Смартфон сам перескочил на местное время.
Пройдя гостиницу насквозь, Аня опять вышла к набережной. Слева светились колонны, как бутылки подсолнечного масла, мигала золотом вывеска «Grand Casino». Приблизилась, постояла у крутящихся дверей, но на отдалении, чтобы датчик не среагировал. Должны же в казино быть деньги? Шагнула вперед. Дверь прокрутилась.
Внутри было тихо: бордовые ковры, деревянные панели, приглушенный свет. Едва ступив на толстый ковер, Аня оказалась под прицелом трех пар глаз. Квадратный мужик в дешевом костюме — привкус его древесного одеколона Аня ощутила даже на языке. И две девицы за стойкой: блондинка и брюнетка. Аня решила прикинуться любопытной туристкой, подошла к стеклянной витрине, в которой красовались кубки и тарелки, похожие на гжель. На них надписи по-английски: первенство Европы по покеру или вроде того.
Сфотографировала люстру — нагромождение белых шаров на веревках. Подошла к девицам. Те заговорили с ней на английском. Их накрашенные ярко-красные губы отвлекали, Аня отвечала невнятно. Выяснив, что играть она не собирается, девицы менять деньги не захотели. Да и казино закрыто, пояснила брюнетка, заработает в выходные, сегодня только пара игровых автоматов — но и к ним Ане нельзя без паспорта. Чего они втроем тогда тут сторожат?
Тем временем охранник подошел вразвалочку и встал вплотную. То ли из любопытства, то ли учуял, что она лишь прикидывается туристкой.
— Добро, я тэбе смэняю, — сказал он на ломаном русском. — Мы братья. Только у мэня много нэт. Курс будэт сто за евро, договор?
Аня понимала, что в менячнице ей бы дали сто двадцать и больше, но амбал напирал животом, и вроде уже не помогал, а настаивал. За его спиной в глубинах казино, за закрытыми дверьми, что-то покатилось и застрекотало.
— Договор?
Аня протянула ему двести евро, чуть отсыревшие в руке, взяла сербские зеленоватые деньги. Не пересчитав, вышла на улицу.
На дебаркадерах кое-где зажегся свет. Дунай за ними был в редких тусклых бликах, собиравшихся будто в почерневшие серебряные цепи, едва качаемые ветром. Аню, всю взмокшую в пуховике, снова обдало ледяным. Шла вдоль набережной, натыкаясь на тяжеловесных прохожих, и собаки облаивали почему-то только ее одну.
В магазине за колбасой была очередь. Продавщица — под глазами темные мешки, зубы крупные, вставные, — спрашивала у покупателей, чего отрезать и сколько, брала кусок, заводила аппарат с металлическими кругами, тот скрежетал, шлепал. Затем тетка паковала что-то в бумагу, клеила ценник, протягивала сверток, блеснув золотым зубом. Аня хотела было сказать, чтобы просто отрезали ей вон от того куска и отдали. Без фокусов. Но тут поняла, что женщина пожилая, по-английски не говорит. У Ани после казино и сил не осталось на общение.
Пока ждала свою колбасу, достала, пересчитала, рассмотрела деньги. На каждой слегка засаленной купюре — солидный мужчина с залысинами. Десять купюр по две тысячи динар каждая. Должно хватить.
Аня взяла еще хлеба, яиц, бутылку какого-то вина. На кассе снова затор. Люди стоят смирно, спокойно, не вздыхают, не цокают. Кассир, приятно полная и молодая, всем улыбается. Одна Аня сопела и перетаптывалась с ноги на ногу. Она выдохлась, не понимала, о чем они все болтают с кассиром. Пуховик стал непомерно тяжелым. Хотелось есть. Вытянуть, что ли, ломтик колбасы из свертка, раз уж нарезано? Не решилась — после этих купюр надо хоть руки помыть.
Дома, поев, поняла, что уже опаздывает к Руслану в офис. Может, и не ехать вовсе? Хватит с нее впечатлений. Но ведь они договорились начать в Белграде с чистого листа. После того, как вышло со свадьбой… А так Руслан снова придет поздно, и упрекнуть его будет не в чем: он же звал с собой.