История сибирского палача: от массовых казней до похорон с почестями
Общественное расследование репрессий в Тайгинском районе Западно-Сибирского крае (ныне территория Кузбасса) установило биографию одного из участников массовых убийств в 1937—1938 годах Петра Перминова. Прежде информация о его последних годах жизни и год смерти не были известны.
Текст подготовлен на основе исследования архивных документов и публикаций историков, которое провел проект «Таловская трагедия».
Петр Перминов родился в 1906 году в селе Краснозерское на территории нынешней Новосибирской области. Получил начальное образование, работал почтовым рассыльным, в 1922 году пошел в Рабоче-крестьянскую Красную армию (РККА), а уже в 1923-м стал техническим сотрудником уголовного розыска. Позже возглавил местный отдел народного образования, в 1926 году устроился в ОГПУ-НКВД.
Перминов стал уполномоченным Каменского окружного отдела ОГПУ Сибирского края и участвовал в преследовании крестьян, в том числе фабриковал уголовные дела в связи с участием в повстанческих организациях. Затем его назначили начальником секретно-политического отдела Нарымского оперсектора ОГПУ, через год он уже возглавлял Немецкий районный отдел УНКВД по Западно-Сибирскому краю (на территории нынешнего Немецкого национального района Алтайского края), где, как выяснили общественники, занимался фабрикацией дел на немцев.
В Немецком районе жили переселенцы из Херсонской губернии. В 1908 году они получили 60 тыс. десятин земли в Кулундинской степи, а свое название территория обрела уже через 10 лет после революции — в 1927 году. Административным центром для 18 сельсоветов стало поселение Гальбштадт. В 1938 году район ликвидировали и разделили между соседними, границы восстановили только в 1991-м.
Петра Перминова регулярно переводили. В 1935-м он уже руководил бийским районным отделом НКВД, а в 1936-м попал и в краевое управление чекистов в должности начальника четвертого отделения секретно-политического отдела. Дальше он возглавил Куйбышевский оперсектор (с центром в нынешнем Куйбышеве Новосибирской области).
Куйбышев. Удушение
Как следует из «Сводки об арестованных и осужденных судебной тройкой при УНКВД по ЗСК [Западно-Сибирскому краю] и приведенных в исполнение приговорах (по состоянию на 5 октября 1937 года)» в Куйбышевском оперсекторе под руководством Перминова был арестован 1581 человек, расстреляны — 1256. И это только на начало операции по массовым репрессиям.
«1937 года сентября 28 дня. Куйбышев. <…> Старший лейтенант госбезопасности Перминов при участии оперуполномоченных Лунько и Юрина <…> на основании телеграммы председателя Запсибкрайсуда товарища Островского, крайпрокурора товарища Баркова привел в исполнение приговор выездной сессии спецколлегии ЗСК Крайсуда от 20 сентября».
Были расстреляны не менее семи человек, среди которых председатель исполкома Северного района Новосибирской области Иван Демидов и первый секретарь райкома партии Мефодий Матросов. Этот процесс в архиве администрации Северного района называют «первым показательным» для всего региона. Функционеров вместе с ветеринарами обвинили как «троцкистско-бухаринских бандитов»
в незаконных поборах, массовых штрафах, «льготировании кулаков», шпионаже в пользу иностранных государств и заражении скота инфекционными болезнями.
Преемники Перминова в Куйбышевском оперсекторе позже «прославились» тем, что не только расстреливали людей, но и душили их. Как писал историк Алексей Тепляков, цитируя показания следующего после Перминова начальника отдела Леонида Лихачевского, всего было удушено «примерно 600 человек».
«Операции проводились таким путём: в одной комнате группа в 5 чел. связывала осужденного, а затем заводили в др. комнату, где верёвкой душили. Всего уходило на каждого человека по одной минуте, не больше», — говорил Лихачевский, которого в 1940-м все-таки расстреляли.
Алексей Тепляков «Сибирь: процедура исполнения смертных приговоров в 1920 — 1930-х годах»
«Те же сотрудники Куйбышевского оперсектора (не только расстрелянные в Новосибирске в 1940-м, но и оставшиеся безнаказанными милиционеры) в 1938 году заставили совершить в своем присутствии половой акт осужденную учительницу и осужденного мужчину, обещая за это помиловать. Сразу после окончания «представления» несчастные были задушены. Оперативник Куйбышевского оперсектора Иванов оклеветал забеременевшую от него уборщицу как шпионку и лично участвовал в ее расстреле, причем начальник оперсектора Лихачевский при этом, смеясь, подсчитывал, сколько в результате Иванов сэкономил на алиментах. Новосибирский контрразведчик Отто Эденберг сожительствовал со своим агентом актрисой Иолантой Мацур прямо в тюрьме, где та была внутрикамерной осведомительницей, а когда женщина забеременела, составил «альбомную справку» на нее с целью добиться расстрела наложницы как шпионки».
Алтай. Немцы и пытки
В 1937 году Перминова перевели в Барнаул. К тому времени Алтайский край выделили из Западно-Сибирского края, а значит появилось и региональное управление НКВД, в котором чекист возглавил секретно-политический отдел (4-й отдел).
В 1937-м начальник Перминова Серафим Попов запросил санкцию от наркома НКВД СССР Николая Ежова на дополнительный арест 3 тыс. человек в дополнение к тем тысячам, на которых уже выдали разнарядку. После разрешения Перминов советовал начальнику УНКВД Попову зарезервировать 800 человек из 3 тыс. «на всякий случай», говорилось в показаниях бывшего секретаря УНКВД по Алтайскому краю Мирона Шорра.
«Перминов, обращаясь к Попову, сказал: „Серафим Павлович, это количество нужно оставить на всякий случай в резерв, возможно, какой-нибудь район запросит дополнительной санкции, это с одной стороны, с другой стороны, из этой цифры будем производить аресты по Барнаулу“, — рассказывал Шорр. — Так и было сделано. В этом отношении Перминов, пожалуй, оказался дальнозорким. Буквально через несколько дней единственно от одного района, это Славгородского, была получена телеграмма с встречным планом. Начальник Славгородского райотделения Кузнецов, не довольствуясь цифрой, как будто бы в 300 человек, данной ему Поповым, на Славгород запросил дополнительно еще, кажется 200 человек. Опять-таки, это можно установить по шифротелеграммам. Попов вызвал к себе Перминова, показал ему эту телеграмму, спросил: „Как быть“? Перминов высказался за необходимость дать дополнительно Славгороду 200 человек. При этом Попов Перминову сказал примерно следующее: „Кузнецов молодчина, умеет работать, надо, Петр Романович, посмотреть, как мы можем использовать его здесь, в аппарате“». На этом разговор окончился и Перминов ушел.
Массовые аресты в Барнауле начались 10−11 октября 1937 года. По воспоминаниям Мирона Шорра, лично он оформлял до 100 ордеров в день.
Историк Тепляков в монографии «Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929—1941 годах» подробно писал на примере алтайских чекистов, как сотрудники НКВД напрямую использовали свое положение и репрессии для улучшения благосостояния. Перминов и заместитель, в частности, вселились в дома и квартиры арестованных врачей, а первому начальнику алтайского УНКВД Попову достался дом знаменитого барнаульского врача Александра Киркинского. Всего в городе были арестованы 24 врача — примерно каждый четвертый. Они якобы приготовили яд и «бактериологические препараты» для отравления воды, продуктов и распространения эпидемий, цитировала материалы сфабрикованного дела местная государственная газета «Алтайская правда».
В конце 1937-го — начале 1938-го Перминов некоторое время исполнял обязанности начальника алтайского УНКВД. За это время в Рубцовском оперсекторе, например, были арестованы 810 человек, которых назвали «эсерами-повстанцами», больше трети расстреляны.
В декабре 1937 года Перминова наградили Орденом Красной звезды. Он, в частности, утвердил начало сфабрикованного дела редактора национальной газеты Немецкого района Алтайского края «Роте Фане» Эдуарда Сигете. Его обвинили в том, что в 1934 он «будучи председателем комиссии по чистке немецкой парторганизации, по заданию германской разведки, в целях сохранения контрреволюционных кадров в компартии, укрыл часть активных фашистов и кулаков».
«В 1935 году Сигете прибыл в Немецкий район, на постоянную работу редактором районной газеты, установил связь с резидентами германской разведки Фризен и Вильмс и вошел в состав фашистской, шпионской, диверсионно-повстанческой организации, созданной майором гестапо Нейман. Показаниями арестованных нами резидентов германской разведки Фризен и Вильмс также установлено, что Сигете, среди сотрудников и корреспондентов Немецкой газеты насадил и возглавил фашистско-шпионскую сеть и через нее ведет среди немецкого населения разведывательную работу и активную фашистскую пропаганду, с призывом к формированию фашистско-повстанческих организаций», — говорилось в оперативной справке, утвержденной Перминовым. Никакого «майора гестапо Неймана» не существовало.
О массовых нарушениях закона при организации арестов на Алтае рассказывал экс-сотрудник УНКВД Никифор Баев, которого уволили в 1939 году после ареста брата по «политической» ст. 58 УК СССР (При этом свое выдворение из органов Баев оценивал как правильное, потому что «увольнение людей с такими большими пороками я считаю вполне правильным, так как в органах НКВД должны работать кристаллически чистые товарищи»).
«В начале 1938 года мне пришлось просмотреть 90 с лишним дел, присланных из Чарышского РО НКВД и писать по ним повестки на тройку. В каждом показании обвиняемого написаны самые жуткие преступления. Каждый обвиняемый обязательно подготовлял на кого-нибудь теракт и пытался его совершить, но обязательно что-нибудь мешало: или объект уехал в поле, или не той дорогой пошел, или заболел в „тот вечер“ и т. п., — писал Баев в алтайский крайком ВКП (б). — Не знаю, кто бы в районе уцелел, если бы все эти „подготовлявшиеся“ теракты „удалось“ осуществить <…> Почему все обвиняемые обязательно сознавались, если аресты производились по спискам без наличия агентурных материалов. Может быть, очень умело была поставлена следственная работа? Нет, дело не в этом. Крайкому должно быть известен такой факт из выступлений на партсобрании по делу Попова, что Попов, например, когда допрашивали обвиняемых нормально, говорил: „Не слышу, как допрашиваете, что это за допрос?“ Попов требовал допрашивать так, чтобы дрожали стены. Так и допрашивали».
Арестованных жестоко пытали, подчеркивал экс-сотрудник НКВД. И вот об этом на партсобраниях, посвященных прекращению массовых репрессий в конце 1938 года, не рассказывали. Баев утверждал, что самыми распространенными пытками стали «выстойка» и «посадка на стул» (при этом он еще не упоминал повсеместно применявшиеся избиения).
«Выстойка» — задержанного не допрашивали, а ставили на ноги держали в таком положении без пищи пока не сознается во всём, что ему предъявили. «Арестованные выдерживали такие выстойки по 5−10 суток, в отдельных случаях и по 15 суток. После этой пытки арестованный не мог ходить, так как ноги деревенели, не мог даже говорить, еле ворчал языком и почти в бессознательном состоянии он или давал „показания“, или подписывал „протоколы допроса“», — писал Баев.
«Посадка на стул» — арестованного садили на самый угол стула так, чтобы у него были широко вытянуты ноги в стороны, а руки — опущены. Без опоры даже самый выносливый человек «падал без памяти», «бил себя по лицу» и «давал показания».
Чтобы арестованные (те, кто надеялся на советский суд) даже не пытались рассказать о истязаниях во время суда, начальство УНКВД в течение последних суток «обрабатывали». «Суть обработки сводилась буквально к следующему наставлению: „Вы на суде должны признать себя виновным. Если вы перед судом будете лить грязь на следствие, учтите, что из наших рук вы никуда не уйдете, на суде вас слушать никто не будет и клеветать вам на следствие не позволят, а когда вернетесь к нам с суда, то возьмем вас в такой оборот, в каком вы еще не были“», — рассказывал чекист Баев.
Что же касается непосредственно Перминова, то в его «родном» 4-м отделе, разумеется, применялись те же самые методы. «Очень трудно представить себе, какие же дела являлись „чистыми“ обоснованными и какие фальсифицированы. Одно ясно, что показания обвиняемых могли быть натянуты, одно ясно, что арестованные искусственно вязались между собой, так как оформлялись преимущественно групповые дела и пускались на тройку по 30—40 человек и больше», — говорилось в показаниях его подчиненного Тимофея Салтымакова, которого коллеги, в свою очередь, называли «дядя-мухомор, при виде которого арестованные умирают добровольно».
Бывшего сотрудника милиции Барнаула Петра Саранцева арестовали по «делу меланжевого комбината» — ему вменяли подготовку взрыва завода и моста через Обь. В тюрьме его сначала на 16 дней посадили в «мертвецкую», где уже было 25 трупов, включая главу краевого суда Теодора Блекиса, который и сам неоднократно участвовал в массовых расстрелах в барнаульской тюрьме. Интересно, что сейчас на сайте краевого суда упоминается «текучка» кадров в 1937—1940 годах, но с чем она была связана, не говорится — также нет ни единого упоминания репрессий.
После мертвецкой Саранцева допрашивали в перминовском 4-м отделе — избивали, долго держали на ногах, не давали пить. Оперативнику Саранцеву повезло и его продержали в изоляторе только чуть больше полутора лет.
(«Алтайская правда»)
Война и спокойная старость
Повезло и Перминову. После сворачивания массовых репрессий в конце 1938 года Сталин представил руководство алтайского УНКВД одними из козлов отпущения. Под уголовное дело о «необоснованных арестов работников советских учреждений, партийных органов,рабочих и колхозников» попали начальник управления Попов, его зам Перминов и фактически весь руководящий аппарат алтайских чекистов.
Перминова, его начальника и руководителей других отделов приговорили к расстрелу. Но если Попова расстреляли, то в 1941 году приговор в отношении Перминова и его подчиненного Ивана Юркина потребовал пересмотреть глава Военной коллегии Верховного суда СССР Василий Ульрих. Еще примерно через год Военный трибунал войск НКВД Западно-Сибирского округа решил, что палачи «нарушали законность неумышленно» и заменили высшую меру на 10 и 8 лет заключения условно с отправлением на фронт.
Перминов, как стало известно проекту «Таловская трагедии», воевал в партизанском отряде «Олимп». Его имя даже упоминается в книге Клима Дегтярева «Супермены Сталина. Диверсанты страны советов». Он возглавлял разведгруппу, а потом служил в отряде другого сибирского палача Ивана Золоторя в Польше, где «выявил до 200 „немецких шпионов-предателей“ и участников националистических формирований», пишет проект со ссылкой на справку НКГБ СССР. В 1944 году после ранения его снова забросили в тыл, к чехословацким партизанам. В апреле 1945-го чекисту восстановили членство в ВКП (б).
Петра Перминова наградили тремя орденами Красной Звезды и орденом Боевого Красного Знамени. Он жил в Москве, выступал в Чехословакии с воспоминаниями как почетный гость, но в Алтайском крае, если и был, то непублично.
Перминов скончался в 1977 году. Похоронен с воинскими почестями на Пятницком кладбище.
На памятнике жертвам политических репрессий в подмосковной Коммунарке есть полный тезка Перминова. Как и фамилии первого наркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды, и заместителя Николая Ежова, одного из организаторов массовых расстрелов в Сандармохе Леонида Заковского.
Подготовил Ярослав Власов
Читайте также «Теперь они стали историей: немцы-меннониты и голландцы в Сибири»